Волчок - [6]
На этой работе мне все по душе, особенно поездки в типографию. Люблю следить за печатником, хищно вглядывающимся в «кресты» через увеличительное стекло или намазывающим шпателем на валик блестящий мед солнечно-желтой или ленивой синей краски. Люблю слушать ногами дрожь работающих станков и следить за шелестом напечатанных листов, мягко опадающих на поддон. Люблю вес и запах свежих книг, особенно тех, которые делал сам.
Прекрасная работа, что ни говори! Просто она мала: я вмещаюсь в нее только на четверть, в лучшие дни – наполовину. А чем заняться остальным трем четвертям, учитывая, что на работе проходит большая часть времени?
Зато в голубом доме в коридоре третьего этажа есть окно, через которое можно выйти прямо на крышу. У крыши мягкое пружинистое покрытие, в котором слегка утопают ноги. После дождя здесь долго держатся лужи, в которых лежат рябые коричневые листья с ближних деревьев. По крыше ходишь, как по поверхности незнакомой планеты: крыша черна, как вулканическая лава, и даже в прохладные дни здесь жарко от выдохов десятка промышленных кондиционеров.
Велика ли польза от моей работы? Хоть бы раз в жизни получить на этот вопрос точный ответ.
Обменявшись десятком записок с Варварой Ярутич, мы договорились отправиться в Пушкинский на выставку офортов Рембрандта. Осень давно погрузилась в унылое ожидание снега, целыми днями было темно, точно перед рассветом. На земле, в небе и между ними черно блестела стылая вода. В такие дни отвыкаешь от красоты и уже не ждешь света. Только и думаешь, куда бы девать мокрый зонт, если, конечно, он у тебя есть.
В новом, с иголочки, здании Отдела личных коллекций было пустынно. На посту клевал носом полицейский, чья рация то и дело выкашливала и вычихивала неразборчивые проклятья. Вдруг в крутящейся двери кто-то забился, как в ловушке, кажется, даже сделал лишний круг. Полицейский поднял голову.
С удивлением я разглядывал эту молодую женщину. Серое мятое пальто было ей велико. Поверх пальто, поверх прибитой каракулевой шапки накинута была огромная пегая шаль. Казалось, незнакомка перевозит на себе весь имеющийся у нее запас зимней одежды. Чувствуя, что выглядит странно, она ускорила шаги и ринулась вглубь холла, плача на бегу.
– Позвольте я вам помогу, – предложил я, подойдя к ссутулившейся фигуре в углу.
Хотя я нарисовал тысячи мысленных портретов Варвары, женщина не была похожа ни на один из них. И все же ни малейшего сомнения в том, что это именно Варвара, не было ни секунды.
– Если бы я не опаздывала, то успела бы отбиться от маминого пальто.
Это звучало так, словно ожившее пальто гонялось за несчастной девушкой по всему дому. Когда я помогал ей избавиться от хищного пальто, выяснилось, что на Варино тело накинулись также три кофты: черная, кофейная и еще одна, приятного горохового оттенка. Не исключено, что кофт было больше. Злые слезы она промокнула шалью и тут же попыталась улыбнуться. Эта учтивая улыбка означала, что Варвара прекрасно помнит о хороших манерах. Дипломатическая улыбка маловата, неудобна, поэтому Варя ее пару раз поправляет-подтягивает.
Отчего-то сразу было понятно, что пристально разглядывать Варвару Ярутич запрещено, для нее это неловкость, а то и удар. Но не смотреть на женщину, с которой так давно мечтал встретиться и которую видишь в первый раз, немыслимо. Опять же, если совсем не смотреть, тоже выходит подозрительно: вроде, отворачиваясь, ты определяешь свою даму в уроды. К счастью, на выставке было на что посмотреть.
Варвара Ярутич выглядела совершенно не так, как я предполагал, но именно так, как должен выглядеть человек, чьи письма наполовину состоят из черточек и многоточий. Она не была хорошенькой, черты ее лица были вырезаны суровой твердой рукой: зеленые настороженные глаза, благородно-хищный нос, крепко сомкнутые губы и неожиданно маленькие, почти игрушечныеые уши. Небольшого роста, с фигурой стройной и ладной во всех отношениях. Надобно тут уточнить, что бывает стройность, которая являет хрупкость и видимую беззащитность женщины. Варварина стройность показывала силу – способность много работать, отплясывать танцы землян, рожать детей. При этом фигура не выглядела ни крестьянской, ни спортивно-коренастой.
У Варвары сыроватый цвет лица, русые гладкие волосы. Встречаясь со мной взглядом по пути в гардероб, она смотрела затравленно, зло и каждую секунду готова была снова заплакать.
Оказавшись в зале и увидев свет рембрандтовских гравюр, она успокоилась, ходила от офорта к офорту чинно, втянув голову в плечи, точно птица. Шаги ее были единственными звуками, громко раскатывавшимися по безлюдным музейным залам.
Офорты Рембрандта я видел много раз. Но то ли потому, что репродукции вечно перерисовывают оригинал, то ли благодаря присутствию Вари они стали намного подробнее и тоньше. Свет трепетал, ходил столбами, хлестал струями и дребезжал, из полумрака вырисовывались все новые, прежде невидимые герои, а те, кого видел неоднократно, оказались другими или занялись чем-то другим.
Стараясь не пугать Варвару, я держался на некотором расстоянии. В какой-то момент все же мы оказались перед одной и той же гравюрой.
«Лис» – крошечный студенческий театр, пытающийся перехитрить руководство университета. Всего один из сюжетов, которым посвящен роман. Книга охватывает три десятилетия из жизни российского вуза, в метаморфозах этого маленького государства отражаются перемены огромной страны. Здесь борьба за власть, дружбы, интриги, влюбленности, поединки, свидания, и, что еще важнее, ряд волшебных изменений действующих лиц, главные из которых – студенты настоящие, бывшие и вечные. Кого тут только не встретишь: отличник в платье королевского мушкетера, двоечник-аристократ, донжуаны, шуты, руферы, дуэлянты.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить — словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)