Волчок - [2]
Как подобная вещь могла оказаться среди всех этих купеческих сервизов и птичьих клеток? Обогнув круглый обеденный стол на огромных ногах с закрученными ступнями, я подошел к приказчице, разглядывавшей какой-то журнал. Было очевидно, что большую часть дня ей приходится скучать без дела. Откашлявшись, я сообщил, что заинтересовался картиной в дальней комнате, той, где скамья и шишки. Она продается?
Едва я заговорил, женщина включила улыбку, перескочившую к ней на лицо прямо со страницы журнала. Она не сразу поняла, о чем я говорю, красиво поднялась с неантикварного стула и проследовала за мной, изящно огибая громоздкие предметы мебели. Осознав, о чем идет речь, приказчица спросила приятно-помадным голосом, может ли она предложить мне другое произведение. Так и сказала: «другое произведение». Картина не продается. Художница должна была забрать ее с выставки, которую устраивала хозяйка салона, за аренду не заплатила, так что хозяйка просто держит картину здесь до выяснения ситуации.
– Странная девица, – прибавила приказчица. – Цену не назначила и исчезла.
– Зачем же вы ее вывесили?
– Психология, – хмыкнула она. – Узнает, что картину выставили на продажу, примчится.
Непреодолимое желание – бомба судьбы. Если с желанием невозможно бороться, оно не часть меня, но внешняя сила, принявшая вид моего учащенного сердцебиения и жаркого нетерпения. Такого, какое охватило меня, когда я услышал, что скамью с игрушечной лошадкой нарисовала девушка. Если я не увижу ее, не узнаю имя, не услышу ее голос, не будет мне покоя. А ведь мог пойти по другому переулку и в другое время, мог не заметить картину, если бы в первой комнате салона оказалась какая-нибудь стоящая вещица.
Поклонившись в знак сочувствия и согласия, я сообщил, что намерен купить картину, но главное, хотел бы увидеть и другие работы этой – как, вы сказали, ее зовут? Приказчица посмотрела на меня с нескрываемым недоверием.
– У нас так не принято. Мы не сводим покупателей с коллекционерами или авторами, сами понимаете. Иначе на что будет жить магазин?
Конечно, я заплачу комиссионные, плел я, но мои средства не безграничны. Вдруг мне захочется украсить кабинет картиной в иной цветовой гамме? Женщина колебалась.
– Давайте я оставлю свой номер и немного денег в залог. Будем считать это выплатой комиссионных, причем они останутся у вас, даже если сделка не состоится.
Наконец приказчица согласилась позвонить хозяйке салона и спросить совета. Во время разговора она без конца тараторила «ага-ага-ага» и кивала головой, причем с каждым кивком выражение ее лица делалось более извиняющимся и счастливым одновременно. Картину в разговоре она называла «Шишки»:
– Кто ж знает, когда она за своими «Шишками»… Ага-ага-ага, поняла.
Когда консультация с начальством завершилась, приказчица еще несколько секунд любовно и вдумчиво смотрела на телефон, а потом сообщила, что могла бы дать нужные сведения покупателю, но ни в коем случае не случайным посетителям. «Ни в каком случае», – сказала она. Настороженная радость шевельнулась в сердце – намек хозяйки был весьма прозрачен. Совершая повторный обход салона, я невольно пытался представить, как выглядит художница, написавшая такую скамью.
А кто тебе сказал, что она не замужем? Как это кто – вот эта скамья и сказала. Тишина внутри картины была строгая, девичья. Стоило немало труда оторвать взгляд от шишек и черно-красной лошадки. Наверное, она высокая, тонкая, молчаливая. Сероглазая, с длинными темными волосами. Небось заплетает их в косы или прячет под платок – ведь распущенные волосы легко вывозить в краске. Судя по некоторым признакам, она не понимает шуток. Ну и бог с ними, с шутками, сколько можно шутить?
Как все же ее зовут?
Иронически улыбаясь, я нес к прилавку жертвенные покупки: чугунную конфетницу в форме цветка лотоса и медные песочные часы на одну минуту. Не шкаф же покупать ради телефонного номера. Приказчица не качала укоризненно головой, но сдачу отсчитывала с невысказанным упреком. Я же чувствовал, что надо вести себя солидно, но щебетал, точно канарейка, не справляясь с восторгом. Женщина поблагодарила за покупку таким голосом, каким манекен мог бы разговаривать с манекеном. Похоже, она готова была к новым уговорам, но я изобразил бровями разводной мост и сообщил о легком способе осчастливить меня, спасти русское искусство и обеспечить лояльность постоянного покупателя при помощи одного-единственного телефонного номера. Приказчица вынула из щели между кассовым аппаратом и стеной амбарную книгу, не спеша долистала до нужной страницы. Все это время мое сердце грозило выскочить прямо на прилавок.
Не помню, как вышел из лавки, что творилось вокруг, помню только имя, которое было написано на обрывке клетчатой бумаги рядом с номером телефона: Варвара Ярутич. Это имя было похоже на поразившую меня картину, более того, само оно и являлось картиной, наполненной родниковой тишиной и неотразимой прелестью.
Вдруг рядом раздался гудок теплохода, и я очнулся. Оказалось, я стою на набережной у самого парапета и смотрю на реку. Пробудил меня даже не гудок, а мгновенное осознание того, что вот так взять и позвонить художнице решительно невозможно. Незнакомый мужской голос с непонятного номера: покажите, пожалуйста, ваши картины. Где покажите? В мастерскую она пригласит неизвестного? Ни за что на свете.
«Лис» – крошечный студенческий театр, пытающийся перехитрить руководство университета. Всего один из сюжетов, которым посвящен роман. Книга охватывает три десятилетия из жизни российского вуза, в метаморфозах этого маленького государства отражаются перемены огромной страны. Здесь борьба за власть, дружбы, интриги, влюбленности, поединки, свидания, и, что еще важнее, ряд волшебных изменений действующих лиц, главные из которых – студенты настоящие, бывшие и вечные. Кого тут только не встретишь: отличник в платье королевского мушкетера, двоечник-аристократ, донжуаны, шуты, руферы, дуэлянты.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить — словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
Виктор Николаевич Харченко родился в Ставропольском крае. Детство провел на Сахалине. Окончил Московский государственный педагогический институт имени Ленина. Работал учителем, журналистом, возглавлял общество книголюбов. Рассказы печатались в журналах: «Сельская молодежь», «Крестьянка», «Аврора», «Нева» и других. «На реке черемуховых облаков» — первая книга Виктора Харченко.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)