Волчок - [12]
– Лично я-то считаю, Армавир – прекрасный город. Почище вашей Флоренции.
Иногда беседа перескакивала на новую тему, иногда текла по прежнему руслу, причем мужчина невозмутимо принимал любой вариант. Некто Эдуард, модный фотограф, не произносил ни слова, но улыбался такой всепрощающей улыбкой, словно заранее принимал всех присутствующих и даже отсутствующих вместе с их слабостями и грешками. Мужчины говорили негромко, с большими паузами, заполняемыми задумчивыми клубами сигарного дыма.
Напротив, дамы щебетали и смеялись без умолку. При этом ни в дамах, ни в их суждениях не было ничего мелкого, даже когда говорили о мелочах. Во всем чувствовался вес – в замечаниях, в жестах, даже в смехе. Притом не случайный, не сегодня нажитый вес, а давнишний, возможно полученный по наследству. Здесь были ученые дамы, дамы-галеристы, дамы-редакторы и дамы-поэтессы. Конечно, мне следовало прибиться именно к такой компании.
Ольга была солнцем этого круга не только на правах хозяйки. Каким-то образом помимо воли она подавала знак, что к ее словам следует прислушиваться больше, чем к остальным, что в каждом движении ее пальцев, унизанных тяжелыми серебряными перстнями, имеется важное послание, которое непростительно проглядеть. Она обращалась к гостям с ровным радушием, и в этой ровности виделось нежелание барыни сколько-нибудь подчеркнуть свое высокое положение. Именно благодаря истинному благородству никто не чувствовал себя ниже Ольги.
Впрочем… Или мне почудилось? Иногда становилось заметно, что аристократизм этот, пусть врожденный, не вполне целен. Нет-нет да и обнаруживалось – на доли секунды, – что не всегда Ольга так величава, как ее сегодняшний парадный автопортрет.
Сквозь листву зимнего сада пробивался огонь двух ламп; лица, жесты, платья вспыхивали и гасли, на мгновение попадаясь на пути таинственного света. Казалось, здесь, в кольце двух садов – цветущего и заснеженного, можно было говорить только о значительных предметах или молчать о них же. Но дамы рассуждали о платьях, журналах, о непутевых детях какого-то режиссера, о цветах и кошках. Меня никто не разглядывал и не расспрашивал, знакомство произошло как-то мельком, а дальше уж не было случая ни оказаться в центре внимания, ни обособиться. Варвара в длинном платье синего бархата скользила между гостями, подливая чай в чашки и улыбку в каждый разговор, но ни слова не произнося. Заговорила она только при появлении Герберта.
Считать Герберта котом может только поверхностный человек вроде меня. Когда это загадочное существо (Герберт) приблизилось и подняло на меня свою ушастую голову, другое загадочное существо (Варвара) произнесло приятнейшим из своих многочисленных голосов:
– А это Герберт, мой кастрированный сын.
Кастрированный сын Варвары в два прыжка забрался ко мне на плечи и обнял шею полосатым мурлыкающим воротником. Варвара смотрела на кота с нежной гордостью, долю которой я ошибочно отнес на свой счет. Странность Герберта и впрямь сродни странности Варвары Ярутич. Он красив, но понимаешь это не сразу и не навсегда. Каждую секунду он словно решает, казаться ли ему элегантным интеллектуалом, диким самодуром или туго соображающим олухом. Герберт бывает то огромным, то трогательно миниатюрным, то деликатным аристократом, то разнузданным барчуком. Красота его попахивает вырождением, или, говоря прихотливее, декадансом.
Шее моей стало родственно-горячо, но египетский наглец тут же впил свои когти мне в плечо, не переставая, между прочим, приветливо мурлыкать. Едва я собрался взвыть, в зале заиграли скрипки.
Быть в доме, спрятанном в январском саду, который затерян среди снежных полей, вдали от городов и дорог, – и слушать музыку Марчелло, да так близко, словно сам сидишь в оркестре, – а за окном дочерна посинели сумерки и снова танцует снег – верить ли мне тебе, радость? Ты со мной ли происходишь? Мне ли назначена? Уж точно не мной заслужена. Впрочем, радость – не предмет сделки и не продукт производства. Любая радость нечаянна, не только нежданная.
На белых стенах поблескивало старинное оружие: кирасы, мечи, шпаги. Странные звери, вытесанные из черного дерева, тянули морды к окну, пахло воском, мандариновой коркой и, кажется, Варвариными духами. Боковым зрением я задевал ее профиль, отточенный вниманием и венецианскими звуками скрипок, гитары, гобоя. Все было так, как я хочу. К этому я был настолько не готов, что чувствовал себя счастливым и беззащитным. Все было другим, другой была Варвара Ярутич. Возможно, она была как раз той, с кем я так мечтал познакомиться, впервые увидев ее картину.
В вагоне электрички, тянувшейся через зимние поля к Москве, я был один. Поездка не удаляла меня от Дома в заснеженном саду, а словно еще больше погружала в звуки музыки, в дружеские разговоры, в круговорот лиц в теплой полутьме. Зеленый свет кошачьих глаз, огонь в кованом марокканском фонаре. Лицо Варвары, которое я вижу близко-близко от своего. Слышу, как она, почти не заикаясь, спрашивает, как бы невзначай:
– А ты что, не замечаешь, что у меня губы стали немного похожи на твои?
Стук колес и мелькание снега за окнами. Как же в мире бывает спокойно, как хочется верить этому спокойствию!
«Лис» – крошечный студенческий театр, пытающийся перехитрить руководство университета. Всего один из сюжетов, которым посвящен роман. Книга охватывает три десятилетия из жизни российского вуза, в метаморфозах этого маленького государства отражаются перемены огромной страны. Здесь борьба за власть, дружбы, интриги, влюбленности, поединки, свидания, и, что еще важнее, ряд волшебных изменений действующих лиц, главные из которых – студенты настоящие, бывшие и вечные. Кого тут только не встретишь: отличник в платье королевского мушкетера, двоечник-аристократ, донжуаны, шуты, руферы, дуэлянты.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить — словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)