Волчок-доносчик - [6]

VIII

Сонцев, разумеется, попал под строжайшее следствие. Его всячески пытали и допрашивали об его отношениях не только Теплову, но уже и к самому казненному преступнику Волынскому.

Между-тем, в доме Сонцевых было, разумеется, тихо и грустно. Мать ни слова ни говорила ни с кем, а только плакала, а дети, в особенности Петя, который был уже мальчик большой, понимали, что злой немец-кровопийца засадил и мучает их отца в тюрьме. Дети, разумеется, знали то же, что доносчик, который по глупости погубил отца их, — этот самый Волчок.

— Злой, скверный Волчок! Иуда-предатель! А еще отец всегда говорил, что он всех добрее и умнее. А Волчок оказался или дурак, или злой, хуже и злее самого Бирона!

Петя и Маша на другой же день попросили Степана прогнать скверного Волчка из дому. Они не хотели и видеть его!

Одна маленькая Ксаня жалела Волчка, тихонько все поглядывала в окошки в сад и во двор, не увидит ли прогнанного приятеля? Она будто лучше других понимала, что если и виноват Волчок, то без злого умысла.

На дворе Волчку тоже житья не было. Люди лучше детей понимали беду, которая стряслась на голову их любимого барина. Все люди от зари до зари гоняли от себя Волчка, проклинали его, били на все лады во всех углах дома.

Наконец, кончилось тем, что однажды кучер вдруг крикнул, увидя Волчка:

— Да что со псом толковать! Нешто можно ему, проклятому, спустить даром этакое дело.

И кучер достал веревку, ухватил Волчка за шиворот и потащил в сад, чтобы повесить на первом же дереве. Но на счастье Волчка и на счастье всей семьи (как мы увидим после), черноглазая Ксаня, все выглядывавшая в окошки, чтобы увидеть прогнанного приятеля своего, увидела вдруг кучера, тащившего Волчка и услыхала пронзительный, жалобный вой своего друга, будто чуявшего, что хотят с ним сотворить.

Ксаня от перепуга и жалости начала сама так кричать и плакать, что весь дом сбежался к ней… А в числе первых и сама Сонцева.

— Мама! Мама! Волчок! Волчок! — плакала Ксаня.

Сонцева, узнав в чем дело, разумеется тотчас же приказала отнять Волчка у кучера, но зная и боясь, что люди уж злы на собаку, она приказала найти кого-нибудь, кто возьмет собаку себе. Сонцевой и самой неприятно было в горе иметь эту собаку перед глазами.

У Сонцева был знакомый старичок, чиновник Карпушин, человек такой добрый и очень умный. Он часто заходил теперь узнавать, нет ли чего нового в участи арестованного. Узнав, что люди хотели сделать с Волчком, он предложил взять его к себе. Волчок мог и старика в беду ввести. Теперь весь город знал собаку, как доносчика. Бирон мог узнать Волчка и тоже арестовать и Карпушина! Но доброму старику жаль было всеми гонимой собаки, и он увел ее к себе. Волчок у старика совсем переменился, был скучен, не ел, не пил и все бродил по всем горницам, тоскуя и будто не находя себе места…

IX

Через два месяца Сонцев был сослан в Углич и рад был, что отделался так дешево. Вскоре после этого он стал хлопотать, чтобы семейству его дозволили тоже соединиться с ним.

В октябре месяце, по первому зимнему пути, приехала и Сонцева с детьми и семья была отчасти счастлива тем, что все были вместе, все живы и здоровы. Богатый родственник Сонцева обещал помогать ему и давать средства к жизни. Однако, часто Сонцевы, беседуя с новыми знакомыми и приятелями, такими же ссыльными и опальными, как и они, мечтали, надеялись и желали друг другу поскорее счастливой перемены в судьбе.

— Вед не может же веки-вечные продолжаться царствование больной Императрицы. Не может же вечно властвовать кровопийца курляндец. Бог даст, все скоро переменится к лучшему.

В Угличе, конечно, все скоро узнали, как и за что был сослан Сонцев, но о злодее и доносчике никто никогда не говорил. Только раз и случилось, что Ксаня пригорюнилась и, вздохнув, спросила вдруг:

— Где-то теперь Волчок?

Сонцев ничего не отвечал, а мать обратилась ко всем трем детям и строго сказала им:

— Не поминайте никогда про эту собаку, чтобы я не слыхала и имени Волчка. И ты, Ксаня, не смей поминать про злого Волчка… Хоть он и не совсем виноват… А все-таки несчастие наше от него приключилось!

Весть из столицы, которая вскоре достигла Углича, была громкая, но далеко не радостная. Узнали вдруг, что царица умерла, но царство Бирона не кончилось, а напротив будто началось… Он стал как бы настоящим русским императором и только назвался иначе: принял титул регента Русской империи. Сотни людей опальных и ссыльных по разным русским городам, возликовавшие было при известии о смерти Императрицы Анны, повесили головы, когда узнали, что на престол вступил шестимесячный младенец Иоанн, а государством правил тот же ненавистный изверг, герцог Бирон. Стало-быть, он будет гнать, ссылать и казнить всех истинных россиян еще лет двадцать, до совершеннолетия Иоанна.

Затем вскоре пришла в Углич новая весть, поразившая всех и не мало обрадовавшая многих. Сосланный и вновь прибывший в Углич немец привез известие, что сам пресловутый герцог поехал в ссылку в Пелым, то-есть в глубь Сибири. Хотя пользы прямой для опальных и ссыльных не могло быть от падения изувера-временщика, тем не менее многие, в том числе и Сонцевы, радовались, что Миних погубил Бирона.