Волчьи ягоды - [47]

— Не о чем нам говорить. Все брехня! Поклеп! И вообще, пусть Тамарка выйдет.

— Да нет, вместе начинали, вместе и закончим. А разговор у нас, Валиев, будет такой. Слушай и мотай на ус...

4

На брошенный хутор Лыськи прибыли в сумерки. Валиев привел к полуразрушенной саманной хате, над которой сохранился кусок почерневшей от дождей камышовой крыши. Под кучей гнилой соломы обнаружилась крышка.

— Тут?

Валиев молча кивнул. Вид у него был жалкий. Кудрявый чуб свисал на лоб грязными клочьями, глаза запали.

Майор Гафуров подозвал понятых и приказал Гринько откинуть крышку. Из погреба пахнуло смрадом и сыростью. Вниз вела деревянная лестница. Выделенные начальником Самарского горотдела милиции оперативники столпились около лаза, тихо переговариваясь.

— Слушайте и смотрите, — сказал Гафуров понятым, молодым супругам, которые чувствовали себя несколько растерянно в необычной для себя роли. — Потом подпишете протокол. Валиев, что в погребе?

— Мешки. Три штуки.

— А в мешках?

— В двух — шерсть в конусах, японского и бразильского производства, в третьем — акрил в бобинах, тоже импортный. Откуда именно, я не помню...

Гринько выскочил из погреба, переводя дух, словно вынырнул из воды. За ним выбрались понятые.

— Ну и тайничок, черт бы его побрал! — воскликнул Гринько. — Очуметь можно. Там три куля, товарищ майор. Завязанные. Еще кадка в углу, на дне остатки гнилой капусты под гнетом. Видно, от бывших хозяев этой халупы осталась. Вот она и смердит.

— Крышку на место. Притрусите. А теперь, товарищи, по местам! Курить запрещаю. Сержант, задержанного отведите к машине. Понятых прошу за мной.

Милицейский «газик» стоял за развалинами с таким расчетом, чтобы его нельзя было заметить с дороги, «Волга» Чижика — за кустами терна.

Час назад, когда стало ясно, что в перспективе вырисовывается бессонная ночь, Гафуров приказал Димке двигать домой, но встретил такой умоляющий взгляд, что в конце концов заколебался.

— Не имею я больше права держать тебя тут, — сказал он. — Мало того, что на работе выругают, так еще родители твои... Они же не знают, куда ты запропастился. Да и знали бы — немного радости.

Димка подумал, что родителям как раз не помешало бы знать, потому что они никак не могут понять, что сын давно вырос. До сих пор обращаются с ним как с ребенком.

— Хорошо, — махнул рукой майор. — Домой поедешь утром. Но имей в виду: язычок на крючок.

Так Чижик оказался в Лыськах.

— Это тот, за кем мы гнались? — шепнул он, показывая на Валиева.

— Тот, Дима, тот. А что?

— Обычный.

— Конечно, — сказал Гафуров. — Обычный. Рога у них не растут. А только этот обычный сегодня пытался пырнуть Гринько финкой.

Чижик невольно оглянулся вслед Валиеву и поискал глазами Гринько. «Ловкий мужик, — с завистью подумал он. — И, наверно, смелый — финки не побоялся. А если бы на меня?»

Понятые разместились на заднем сиденье и сразу же зашептались. Видно, их тоже заинтересовало ночное приключение, и теперь они делились впечатлениями. Чижик, не зная почему, подмигнул им. «А что, если попроситься? — вдруг подумалось ему. — Возьмут или нет? Конечно, в милицейских делах я мало что смыслю, но ведь шоферы и им нужны. Работать в милиции, конечно же, интересней, чем возиться с пассажирами. Особенно когда сядет такой себе франт, что и смотреть противно».

Над степью сгустилась ночь. Ветер шелестел шершавыми кукурузными листьями, раскачивал акации на бывшей хуторской улице. Вдали, над оврагом, висел щербатый месяц. Убаюкивало.

Гафуров тем временем думал о Валиеве. За долгие годы службы в милиции он насмотрелся на преступников самого разного рода. Одни, даже убедившись, что проиграли, все отрицали, вели себя нагло, надеясь таким образом скрыть собственное бессилие; другие пытались выгородить себя за счет соучастников; третьи впадали в транс, добавляя этим немало хлопот следствию. Были и такие, у кого хватало здравого смысла понять, что только искреннее признание может облегчить их участь.

Тенгиз Валиев вызывал у майора острое чувство отвращения. Конечно, не тем, что быстро «сломался» и дал согласие показать тайник на хуторе. Этому можно было только радоваться. Гафурова поразило другое. В горотделе, куда Гринько привез Валиева от Сташевской, между ними состоялся такой разговор:

— Вы уверены, что начальник цеха Горлач сам приедет за грузом?

— До сих пор не боялся.

— Он знает, что сын арестован?

— Олег? — Валиев презрительно фыркнул. — Теперь ясно, почему я не застал его у Валентины. Туда ему и дорога!

— Что ж вы так... о своем приятеле?

— Плевать я хотел на таких приятелей! Очень ему все легко давалось. Деньгам цены не знал, сыпал налево и направо... Где вы видели такого придурковатого? — Валиев хихикнул и вдруг дернулся: — Так это он? Он меня заложил? Ах ты ж...

— Оставьте эмоции, — сказал майор. — Его я еще и в глаза не видел. Легче стало?..

«Волчьи законы, — думал сейчас Гафуров. — Деньги, деньги... А еще говорят, будто у преступников существуют свои законы чести. Вот она, эта честь! Нет, нет у этих людей человеческой чести. Затоптана она в грязь, изувечена. Ради наживы готовы один другому в горло вцепиться. Он, видишь, знал цену деньгам. Каким? Своим горбом заработанным или украденным у честных работяг, у государства?»