Волчьи ночи - [33]

И вот, когда я уже готов был ступить в воду, птица вздрогнула. Длинная шея ее изогнулась, голова слегка подалась назад, и все тело затрепетало в судорожном порыве, словно она хотела сохранить что-то такое, что до этой минуты с трудом удерживала в своей груди. Потом она медленно подплыла к обломку льда, который торчал перед ней, и, вытянув шею, прижала к холодной твердой поверхности свой перламутрово-белый клюв. Все отчаянней и сильней погружала она свой клюв в лед, словно старалась таким образом заглушить свою боль. Вдруг тело ее обмякло, тонкая пленка застлала наполовину ее черные глаза, и она перевернулась на спину. Она была мертва.

Только тут я понял, какая сила преодолела страх в этом создании. Птица была ранена смертельно. И когда свинцовое зерно проникло в ее грудь и она почувствовала приближение смерти, все ее существо было поглощено ожиданием этой важной минуты. У нее не было времени заниматься мной, потому что она готовилась встретить свой конец… В эти несколько минут душа ее, быть может, почувствовала частицу той скорби, которую испытывает каждое живое существо на пороге смерти.

Долго стоял я в раздумье над маленьким трупом, неподвижно плававшим в зеленоватой воде.

Когда взгляду моему снова предстали белый венец гор и мирное спокойствие равнины, мне показалось, что эта жизнь, которую я отнял, не исчезла бесследно, но в виде маленькой капельки перешла в океан великой и вечной силы, которая рождает жизнь… И я понял, почему мы, люди, видим в смерти известную красоту и даже возлагаем на нее какие-то надежды. В этом переходе отсюда туда и в вечном возвращении, о котором говорят философы и религии, наш ум открывает бессмертное начало жизни и черпает новые силы для духа…

Прежде чем уйти, я вынул труп птицы из воды и положил его на снег, побуждаемый желанием уберечь его от гниения и обезображивания.

Вот что я хотел рассказать тебе в тот чудный осенний день. Ты — охотник и не станешь корить меня за бес цельное убийство этой птицы. Животное нужно нам, чтобы возвыситься над ним, но когда знаешь, что такое смерть, вера в бессмертное начало жизни останавливает твою руку и переполняет душу твою просветлением и любовью.

Рысь © Перевод В. Викторова

Едва смерилось, рысь, которая спала в дупле могучей сосны, выбралась наружу.

Она зевнула — от широкой кошачьей гримасы ее уши подались назад, а в раскрывшейся пасти показались белые и острые зубы.

Вокруг было тихо и сумрачно. Истощенные долгой, затяжной зимой старые сосны стояли молчаливые и печальные. На потрескавшихся стволах висели черные клочья моха. Клубки из шишек и хвои, как вороньи гнезда, темнели в ветвях, на которых лежали остатки оледеневшего снега.

Рысь отряхнулась, присела под сосной и стала вслушиваться в ночные шорохи. Ее глаза был полуприкрыты. Она выглядела сонной, скучающей, исполненной ко всему презрения, словно ей вовсе не хотелось идти по сырому безмолвному лесу.

Но это безразличие было кажущимся. Острый слух рыси улавливал тихое цоканье раннего глухаря. Звуки шли со стороны противоположного склона горы, где черная стена сосен расплывалась в сгущающихся сумерках.

Эти тихие рокочущие звуки возбуждали рысь. Она размахивала коротким своим хвостом и несколько раз вонзала когти в сухую ветку, лежащую у нее под ногами. Потом, зевнув и потянувшись так, что ее спина в ржаво — кофейных крапинках выгнулась коромыслом, двинулась вниз по склону горы.

Короткое тело рыси было едва различимо в полумраке старого леса. Только холодные безжалостные глаза выдавали ее присутствие. Их фосфоресцирующее зеленое свечение напоминало свечение звезд в морозные январские ночи.

На поляне, белой от еще не растаявшего снега, рысь остановилась и внимательно оглядела ветви деревьев. Когда она была очень голодна, она ловила здесь белок — их зимние запасы семян и плодов были спрятаны под корнями сосен.

Но в этот год суровая зима прогнала дичь в защищенную от ветров долину, и старый лес был тих и пуст. Белки покинули эти места и вместе с зайцами и сернами поселились в низовье, у подошвы горы. Неделю назад и сама рысь укрывалась в покинутой волчьей берлоге, которую нашла, пробираясь вниз по течению реки, в глубокой впадине. Она вынуждена была спуститься к самому шоссе, где впервые в жизни увидела человеческое жилье и услышала лай собак. Тогда она шла за сернами.

Каждую ночь она сбрасывала на землю сухие листья, застрявшие между сучьями деревьев с осени, — так она приманивала свои жертвы. И когда голод приводил сюда серн, рысь, притаившаяся в ветвях дерева, прыгала на спину какой-нибудь из них.

Убедившись, что вокруг нет ни одной белки, рысь продолжала свой путь. Ночь уже наступила, тихая и влажная. Мгла над снежными вершинами гор рассеялась, их могучие силуэты сливались в одно целое на чернильно — темном небе, на котором тут и там поблескивали мелкие и далекие звезды. Из дремлющих лесных недр доносилось негромкое журчанье весенних вод.

Неожиданно возле молодой пихты, ветви которой касались земли, появилась легкая тень. Послышался топот. Что-то светлое мелькнуло во тьме и тут же исчезло.

Рысь застыла на месте как вкопанная. Среди запахов смолы и гнили, которые источал лес, она уловила лакомый запах серны.