Вокзал Ватерлоо - [6]

— Понятно, — отозвался Стивен Кендалл и вдруг смутился. Краска залила его шею и лицо, свидетельствуя о том, что он не только наставник, молодой оксфордский преподаватель, но еще и мужчина, который, несмотря на то что сказала Мод, прекрасно отдает себе отчет в том, что имеет дело с женщиной.

— Хотя, может, и сознаете, — улыбнулась Мод.

— Пожалуй, — согласился Стивен Кендалл и опять покраснел. Он быстро перевел взгляд на лежащую перед ними книгу — сборник произведений Шелли, Вордсворта и любимца Мод молодого трагика Китса. В сборник были также включены стихи менее известных поэтов того периода, и в частности А. Л. Слейтона, о творчестве которого Мод знала лишь понаслышке.

Любовная поэзия Слейтона была темой оксфордской диссертации Стивена Кендалла, и сейчас он знакомил со своей работой Мод. В послеполуденном свете две головы склонились над книгой.

— Так, давай посмотрим, — тихим, чуть сипловатым голосом произнес доктор Кендалл, — что старина Слейтон может нам сказать.

Когда ее наставник переворачивал страницы потрепанного томика, Мод обратила внимание, что пальцы у него длинные и изящные. На безымянном она увидела обручальное кольцо — тусклое, неблестящее, будто Стивену Кендаллу было наплевать на свое кольцо, будто он даже не замечал его. Или, напротив, так сильно любил свою прекрасную жену, что кольцо воспринимал лишь как пустячный символ, который не способен передать всей глубины его чувств. Мод осознала, что грезит наяву, и быстро сосредоточилась на работе.

Одно из первых произведений Слейтона, которое они прочли вместе, называлось «Роза и Олень». Изучая со Стивеном Кендаллом эту длинную балладу с замысловатым сюжетом, Мод полюбила и само стихотворение, и его автора, умершего от туберкулеза в ранней молодости. Баллада начиналась следующими строками:

Столкнувшись с нею в темноте, не видел он, что перед ним прекрасное создание.

Но вот фитиль зажгла она, и засиял в ее очах огонь безумной страсти…

В последующих строках подробно описывались взаимоотношения между мужчиной, корабелом, именуемым «Олень», и женщиной, фонарщицей, именуемой «Роза». У баллады был счастливый конец, и ее герои и впрямь до скончания дней своих жили вместе, но в самых последних строках Розе грезится страшное видение, кошмар: Олень покидает ее:

Ее огонь светил, как прежде, но он не замечал его сиянья.

Как все олени, в пору зимней стужи. Он закалился, но и зачерствел душой.

И Роза перестала быть прекрасной для бессердечного и черствого Оленя.

Она не верила в его жестокость, но в сердце его не было любви.

И он покинул Розу навсегда.

— Но почему Слейтон внушил ей это ужасное видение? — спросила Мод Стивена, когда тот закончил читать. — Ведь теперь у нее есть все, о чем она желала, и они так счастливы вдвоем. Зачем же он решил омрачить их счастье?

— Думаю, — отвечал Стивен, — люди, даже когда они по-настоящему счастливы, боятся, что это счастье у них отнимут. Но ты права, в итоге герои баллады обрели свое счастье. И это факт. Слейтон говорит нам, что Роза всегда будет тревожиться за них, но, несмотря на ее тревоги, влюбленные вечно будут вместе.

Когда Стивен Кендалл читал ей балладу, всю целиком, не пропуская ни единой строфы, Мод, вслушиваясь в переливы его голоса, живо представляла себе влюбленных героев. Откинувшись на спинку бордового кожаного дивана, она смотрела на своего наставника, омываемого светом, льющимся в окно его кабинета, и думала, что он, вероятно, и сам испытывает столь же глубокие чувства. Иначе разве смог бы он так волнующе рассказывать о романтической любви? В ней крепла уверенность, что Стивен Кендалл несказанно счастлив в браке, что его жена очень похожа на него: молодая, красивая, нежная. Если это так, она искренне рада за него, вдруг осознала Мод. Хорошо бы, чтоб и она когда-нибудь познала такую же совершенную, всепоглощающую любовь. Иначе зачем же тогда вступать в брак?

Мод знала, что ее родители сильно любили друг друга, хотя на людях они никогда не выказывали своих чувств, едва соприкасались руками в присутствии своих троих детей. Но однажды вечером, много лет назад, она случайно застала их вдвоем в гостиной. Ладонь отца покоилась на щеке матери. Мод и теперь помнила, что он сказал ей тогда: «Любовь моя, ты такая красивая». И мать, чуть повернув голову, поцеловала его руку. Мод поразило это интимное проявление чувств; подобно предметам, рассматриваемым в мощные окуляры микроскопа, целые миры любви струились под поверхностью видимой жизни.

Весь первый длинный год в Оксфорде Мод непрестанно думала о своем преподавателе поэзии — причем не только на его семинарах, но и на занятиях по латыни, которые вела сложенная, как палка, женщина с говорящей фамилией доктор Вуд[2], и когда участвовала с другими студентами в «капустниках» и концертах, и за ужином в большой столовой колледжа святой Гильды, где студенток обслуживала армия угрюмых женщин, наполнявших тарелки едой из дымящихся чанов, и ароматы «пастушьей запеканки»[3] и шотландской похлебки[4] взмывали под высокий, как в соборе, свод, с которого свисали люстры с сотнями горящих маленьких лампочек. Она думала о Стивене Кендалле всю зиму, которая тянулась нестерпимо долго, месяц за месяцем, укутывая весь университет и окружающий его город — узкие извилистые улицы с кафе и обувными магазинами, Вулверкоутскуто бумажную фабрику, мост Магдалены, великую реку вдалеке — в снег и лед.