Вокзал Ватерлоо - [23]

— А что еще мне остается? — спросила она — Другого не дано, верно?

Вот такая она была, эта война. Мир вокруг рушился, а люди продолжали жить и работать. Другого и впрямь было не дано. Приходилось погружаться в повседневные заботы, ибо это была реальность, эти заботы существовали, и проигнорировать их было нельзя, даже если тебя душило горе. Почти каждый потерял кого-то из близких, все страдали, но на следующее утро заставляли себя подниматься с постели и приниматься за дела.

Эдит вернулась из дому похудевшая и бледная, но заверила всех, что вполне способна выполнять свои обязанности. И действительно, она с чрезвычайным усердием окунулась в работу; подобного рвения Мод в ней прежде не наблюдала. Со своей стороны, Мод старалась опекать подругу, и, когда на Эдит накатывала невыносимая тоска, она утешала ее и, если требовалось, отвлекала от мрачных мыслей бесконечными играми в снап[10] и «Детектив». А потом еще и приобщила ее к разгадыванию кроссвордов из «Санди таймс»[11], которые сама с некоторых пор стала щелкать, как орешки.

Эти кроссворды Мод научил решать один из врачей Брэкетт-он-Хит, пожилой доктор Мэннинг. Английские кроссворды очень отличались от американских, и поначалу их определения приводили Мод в полнейшее недоумение. «Ключи» в английских кроссвордах были построены на игре слов и содержали анаграммы, которые могли привести в бешенство тех, кто вырос на простеньких американских кроссвордах, потому что были недоступны их пониманию.

Одно из определений, которое показал ей доктор Мэннинг, гласило: «Тот, кого мы слышим, яростный и бесноватый» («A hot, frilled figure of furor, we hear?»). Ответ, он сказал ей, «Адольф Гитлер».

— Но почему? — изумилась Мод. — Вы, должно быть, думаете, что я полная тупица, но я и вправду не понимаю, как вы пришли к такому ответу.

И тогда доктор Мэннинг объяснил, что, если составить анаграмму из букв слов A hot, frilled», получится «Adolf Hitler».

— А как же остальные слова определения? — спросила Мод. — Я не вижу в них смысла. «figure of furor, we hear?»

Доктор Мэннинг улыбнулся. Было видно, что ему нравится объяснять, как разгадываются английские кроссворды. Судя по всему, в Англии все, даже маленькие дети, знали, как следует решать зашифрованные головоломки. А для американцев это был темный лес.

— Видишь ли, — сказал он, — если определение содержит слова «we hear»[12], это значит, что в нем есть слово, схожее по звучанию с другим словом. В данном случае это слово «furor»[13].

Мод поразмыслила с минуту.

— Понятно, — произнесла она, — «furor» звучит почти так же, как «фюрер»! Адольф Гитлер!

— Вот именно, — подтвердил доктор Мэннинг. — Немного практики, и скоро ты сможешь участвовать в конкурсе лондонской «Таймс» и выиграть несколько фунтов.

Теперь, когда у Мод с Эдит выдавалось несколько свободных минут, они садились в вестибюле и решали кроссворды. Мод достигла такого уровня мастерства, что многие из определений разгадывала очень быстро, хотя порой чувствовала себя совершенно «беспомощной», как выражалась Эдит, потому что особенности английских кроссвордов требовали знания членов парламента тридцатилетней давности или малоизвестных рек в дальних уголках страны (чьи названия нужно было разлагать на составные части и расшифровывать).

Но для девушек решение кроссвордов было не только приятным развлечением. Это помогало Эдит не думать о Неде. Мод с подругой сидели бок о бок на одной из своих коек или на старой скрипучей темно-бордовой кожаной кушетке в вестибюле и одно за одним разгадывали определения, пока от активной работы ума у обеих не начинало темнеть в глазах. В голове Эдит роились слова, но имени «Нед», по крайней мере, среди них не было, что Мод несказанно радовало. Отвлекая подругу от мыслей о погибшем муже, Мод тем самым помогала и себе не упасть духом в эти тяжелые времена. Гибель Неда, осознала она, подняла ставки. Гибель Неда служила суровым напоминанием о том, что Стивен тоже беззащитен перед смертью. Ни его добродетели, ни его любовь к поэзии и к Мод не смогли бы сделать Стивена неуязвимым.

Когда приходила почта и Мод находила в своем почтовом ящике письмо, она испытывала душевный трепет, надеясь, что это весточка от Стивена, хотя он предупредил ее, что писать не сможет. И конечно же эти письма были не от него. Иногда ей писали родители, обычно отец.

«Моя родная девочка,

Ты взяла на себя непосильный труд, и мы с мамой на расстоянии можем только раскрывать рты, в самом буквальном смысле, от изумления. Совершенно очевидно, что ты поступаешь немудро, но также очевидно, что у нас храбрая дочь. Самому мне никогда не выпадала возможность проявить смелость, хотя я бы очень того хотел. Мне пришло в голову, что, возможно, есть и другие причины, удерживающие тебя сейчас в Великобритании. И если это так, я не прошу, чтобы ты излагала их. Просто знай, что я уважаю твой выбор, пусть нам с мамой это стоит бессонных ночей.

С любовью папа»

На что Мод быстро ответила:

«Дорогой папа,

Да, ты прав, есть еще одна причина, удерживающая меня здесь. (Но даже если б ее не было, я все равно бы осталась, ибо ты даже представить не можешь, насколько я здесь нужна.) Сейчас много говорить не буду, одно скажу: за последние два года моя жизнь сильно усложнилась — в лучшую сторону. И я надеюсь, что на днях напишу вам с мамой об этом (и о нем).