Вокзал Ватерлоо - [25]

, ну и, конечно, Шекспира много играют.

— Потрясающе. Я бы что угодно отдал, лишь бы увидеть один из оксфордских спектаклей. Сам я в ВМС попал прямо из Гордонстауна. Море — моя школа.

— Да, это серьезно, — любезно произнесла Мод, хотя ей не терпелось получить письмо Стивена. Но ведь не могла же она сказать: «Послушай, ну отдай же мне письмо, пожалуйста!»

Лейтенант словно прочитал ее мысли. Он сунул руку во внутренний карман кителя и достал длинный белый конверт. На нем рукой Стивена, видимо чуть дрожащей, было выведено имя Мод. Мод объял трепет, на нее нахлынули воспоминания: почерк Стивена, ручка в его ладони, его плечо, его лицо…

Мод взяла конверт.

— Спасибо, — поблагодарила она. — А теперь прошу извинить меня, лейтенант Томсон. Мне, право, неловко, но я должна вернуться к своим пациентам. Если хотите горячего чаю, выпейте чашечку в комнате отдыха медперсонала. Настоятельно вас прошу, ведь вы приехали издалека. Еще раз очень вам признательна.

— Спасибо, выпью.

— Вы возвращаетесь на фронт? — спросила Мод. — К месту службы? — Конечно же она хотела сказать: «Туда, где служите вы и Стивен?»

— Да, — ответил лейтенант. — Через несколько дней.

— Что ж, желаю удачи, — тихо сказала Мод. — Может быть, когда все это кончится, вы тоже станете студентом Оксфорда.

— Может быть, — отозвался Джеред Томсон. — Хотя в этом случае я буду самым старым студентом.

— Думаю, вы такой будете не один.

Они тепло улыбнулись друг другу, еще раз обменялись рукопожатием Потом лейтенант Томсон глянул на газету в руке Мод и увидел почти разгаданный кроссворд.

— Впечатляет, — сказал он.

— О да. Что называется, демонстрирую свое оксфордское образование, — пошутила Мод. Они оба рассмеялись. Потом Мод поспешила в свою комнату, села на аккуратно заправленную койку и замерла с письмом в руках. Несколько минут она просто смотрела на него, пытаясь угадать его содержание, выведенные рукой Стивена красивые слова, которых она ждала больше года. Конечно, война еще не окончена, даже не близится к завершению, но Стивен ранен и дома, что дало ему возможность послать ей весточку, поскольку сейчас он находился не в засекреченном месте, откуда писем посылать нельзя. Она сидела с холодным конвертом в руках, который прежде держал Стивен, потом сделала глубокий вдох и вскрыла письмо.

«Мод, — начиналось оно.

Я не могу много писать, у меня мало времени. Хелена рядом, и я не вправе ее игнорировать. Лейтенант Томсон, вероятно, уже тебе сообщил, что я был ранен. Временами меня мучит очень сильная боль, и таблетки, которые дают мне врачи, туманят сознание, так что мне трудно сосредоточиться. Письмо будет безыскусным, но, надеюсь, суть своих мыслей мне удастся передать. Пожалуй, лучше за меня все скажет А. Л. Слейтон». И на следующей странице Мод увидела написанную рукой Стивена балладу «Роза и Олень». Только, к ее удивлению, это была не вся баллада, повествующая о счастливом союзе влюбленных, а лишь ее последние строки, в которых Розе снится ужасный сон:

Ее огонь светил, как прежде, но он не замечал его сиянья.

Как все олени, в пору зимней стужи он закалился, но и зачерствел душой.

И Роза перестала быть прекрасной для бессердечного и черствого Оленя.

Она не верила в его жестокость, но в сердце его не было любви.

И он покинул Розу навсегда».

А внизу стояла только подпись Стивена.

Поначалу Мод ничего не поняла. А потом до нее дошло.

Он бросил ее. Все кончено.

Почему? На этот счет Мод не имела ни малейшего представления, так же, как Роза в своем сне не могла поверить, что Олень оставил ее. Конечно, в полной версии баллады Олень на самом деле вовсе не бросал Розу: ей это просто привиделось. Но данный отрывок, выражавший «суть» мыслей Стивена, имел однозначное толкование. Чем она провинилась? Разумеется, ничем. Да и чем она могла перед ним провиниться? Ведь он не видел ее более года. Но, очевидно, за это время Стивен, как и Олень во сне Розы, изменился, зачерствел. Это война его так изменила. Он зачерствел и разлюбил ее. Вернувшись домой залечивать раны и вновь увидев свою болезненную жену, Стивен, вероятно, вспомнил про свои обязательства перед Хеленой, и это только поспособствовало охлаждению его угасающих чувств к Мод.

Какова бы ни была причина, ей он больше не принадлежал. У нее со Стивеном, как и у многих других до них, был оксфордский роман — любовь, расцветшая в покое и красоте университета. Долгие послеполуденные часы, сидение за книгами, вино, которое они пили вместе, прогулка вдоль Темзы, короткая поездка в Лондон — в Лондон до налетов авиации, с еще не разбомбленными зданиями, — гостиница «Роза и олень», на которую Мод после отъезда Стивена даже издалека посмотреть боялась. Все это осталось в прошлом.

Она скомкала письмо, смяла его в кулаке и зарыдала. Ей и самой это было странно. В Брэкетт-он-Хит она научилась сдерживать слезы. Она просто не могла плакать перед пациентами, ибо тогда они совсем бы упали духом и решили, что их положение безнадежно. Мод всегда была обязана демонстрировать оптимизм, бодрость, деловитость, профессионализм и хорошее настроение, что успокаивало раненых. «Так, давайте посмотрим вашу рану», — говорила она истекающему кровью солдату, хотя, и не приглядываясь, могла бы сказать, что откроется ее взору.