— Я… истопник. Здешний. Фамилия — Бархударов.
Внезапно задержанный, растопырив руки, пустился наутек. Козырек его шапки на ветру приподнялся. Тип этот в два прыжка очутился у ближайшего забора, хотел было перемахнуть через него, но пуля, пущенная вдогонку, впилась ему в ногу, как собака.
Орлов выстрелил почти не целясь. Из своего, правого. Который знал наизусть. Как лермонтовское стихотворение.
Он подошел к раненому, повисшему на заборе тряпичным манекеном. Ткнул ему в спину револьвер:
— Слезайте! И скачите в здание. Обопритесь об меня.
Человек соскользнул с забора и, видимо, сделал это недостаточно ловко. От боли он взвыл. И вдруг, заскрежетав зубами, едва уловимо, скороговоркой выругался по-немецки: «Ферфлюхтен шайз дрек!»
— Ага! Ну вот и порядок! — возликовал Орлов. — Что и требовалось доказать. Вот тебе, дорогуша, и «шайзе»! Давно бы так. Заходи, побеседуем. Истопник Бархударов нам чайку вскипятит.
В помещении пахло краской. Недавний ремонт делал нутро этого домика некстати нарядным, праздничным.
Истопник Бархударов с топором в руке, путаясь в тяжелой ткани плаща, смотрел на Орлова восхищенным взглядом.
Провели задержанного в комнату, где стоял незапертый сейф. Туда, где раньше помещалась касса или нечто в этом роде.
— Садитесь в кресло и слушайте меня внимательно.
Мужчина в треухе рухнул в черное, обитое дерматином, квадратное кресло и осторожно распрямил раненую ногу.
— А вы, Бархударов, ступайте, приготовьте чайку. Если вы действительно истопник. А не замком по морде. Была такая должность на заре Советской власти.
Бархударов, все так же восторженно глядя в глаза Орлову, окончательно сморщился, пытаясь улыбнуться.
— Неужели диверсанта обнаружили? Тогда его прикончить необходимо. Иначе… когда эти придут… Сами понимаете: хорошего не жди. За простреленную ногу. Так что, смех смехом, а порешить придется. Проверили документики?
— Документы поддельные.
— Неправда! Настоящие у меня документы! Я знаю…
— Документы настоящие. В смысле бумаги… Подлинные. Только не ваши. По паспорту вам пятьдесят лет. А выглядите на тридцать пять. Пусть. Предположим, хорошо сохранились. Набальзамированы заживо. Бывает, и камень летает. А вот зачем, для чего гражданское лицо под мышкой парабеллум носит?
— Чтобы защищаться! От бандитов… Война. Перевяжите мне рану. Из меня кровь… уходит.
— Вот что, Бархударов. Принесите ему какую-нибудь веревку. Мы пленных не убиваем. Пусть он перетянет себе ногу. А еще лучше — горло. Своими руками.
— Веревочку?.. — Бархударов даже громоздкий плащ с себя скинул. — Это мы предоставим. Это мы сообразим. Смех смехом, а что-то нужно делать с гражданином.
Бархударов принес мотушку электрического провода в белой нитяной оплетке. Положил на стол возле раненого:
— Битте, стало быть… Пользуйтесь.
Орлов внимательно окинул взглядом комнату. На единственном окне, вмазанная в кирпич стены, перекрещивала дневной свет металлическая решетка.
— По паспорту вы Голубев Иван. А настоящее имя?
— Голубев я. Иван Лукич.
— А настоящее имя? — Орлов тяжело улыбнулся. — Учтите, у вас все ненастоящее, все не ваше. Ватник чужой. И сапоги чужие. Только кровь была вашей… Была. Прежде. Потому что теперь она вылилась из вас. И никогда больше принадлежать вам не будет.
— Вы еще пожалеете… Что пролили эту кровь! Я умираю за идею как солдат! А вы умрете, как свиньи!
— А вот это уже другой разговор. И какая ж у вас идея?
— Не нужно его слушать, — вмешался Бархударов. — Только зря время на него тратим. В любую минуту немцы могут прийти. Ясно, какая там идея! Растоптать весь мир сапожищами, — посмотрел Бархударов на добротную обувь обреченного. — Растоптать и усесться поверх всего. Задницей своей свинячьей! Кончайте его, товарищ командир. Мой вам совет. Иначе хлопот не оберешься. Смех смехом, а времечко в данный момент на него работает…
— Время работает на тех, кто прав. А прав тот, кто справедлив.
— Прав тот, кто сильный! — проскандировал, дергаясь, Голубев.
— Слушайте меня внимательно, — приказал Орлов. — Сейчас вы сделаете себе петлю из провода. И повеситесь на этой вот решетке. Сами. Вы сильный. Вы умрете добровольно. У вас нет выхода. Повторяйте за мной: «У меня нет выхода». Ну! У меня нет выхода, у меня нет выхода, у меня нет выхода…
Орлов весь напрягся. По стойке «смирно» вытянулся. Лицо его как бы тоже удлинилось. Глаза, не мигая, смотрели на Голубева. Голосом монотонным, тяжким, словно кирпичи клал, Орлов вытверживал одну и ту же фразу:
— У меня нет выхода, у меня нет выхода, у меня…
И Голубев повторил. Смирился. Едва слышно, но повторил. Тем самым обрекая себя на смерть.
Орлов поднялся и, ни слова больше не говоря, легонько подтолкнул к двери опешившего Бархударова.
Перед тем как окончательно захлопнуть дверь, Орлов просунул в щель свою неумолимую голову и еще раз напомнил Голубеву: «У меня нет выхода…» И повернул ключ в замочной скважине. Дважды.
* * *
Бархударов тем временем затопил на кухне плиту. Поставил на огонь электрический, зеркального блеска, чайник.
— Электростанцию мы взорвали. Так что придется подождать с кипяточком. Покуда печка нагреется…
— Кто это «мы взорвали»? Секретничаете? Вы, что же, взрывник по профессии? Ко всему прочему?
