Вокруг света с «Зарей» - [72]

— Муй бьен, — говорит он, причмокивая, — Муй бьен.

Мы не спеша пьем пиво и смотрим, как он хлопочет у ведра. В «Карта бланка» прохладный каменный пол и опущенные жалюзи. Здесь так уютно. Мы тихо переговариваемся, готовы просидеть тут до самого вечера.

— Сеньоры, — говорит босоногий бармен, лукаво подмигивая. Он ставит перед нами блюдечко с мелко нарезанным мясом улиток, красным горьким перцем и помидорами. Он дает нам тоненькие палочки и показывает, как нужно накалывать ими еду.

— Муй бьен, — говорит бармен и, довольный, улыбается.

— Рискнем? — спрашиваю я.

Мы пробуем, и рот начинает гореть огнем. Сплошной перец. Хватаемся за стаканы. Бармен смеется и лукаво подмаргивает.

Прямые улицы уходят от берега бухты и под прямыми углами пересекают улицы, сбегающие с холмов. Главная из них — Каллье Прогрессо, улица Прогресса. Два-три квартала асфальта. Каменные дома с небольшими садиками. На солнцепеке отдыхает многосильный американский линкольн. В школе имени какого-то падре только что кончились занятия, и ребятишки бегут шумной толпой на улицу. Перед зданием церкви ватага замедляет шаг. Ребята крестятся на распятие и бегут дальше, растекаясь по улочкам и переулкам. У церкви пустынно. Маленький клочок бумаги — расписание богослужений. Какая-то женщина в черном выходит из узких дверей, крестится и семенит к рынку. Асфальт кончается, и Каллье Прогрессо превращается в ухабистую пыльную дорогу, которая подымается в гору среди унылых обшарпанных лачуг. Улица пустынна. Только иногда вздрогнет занавеска и кто-то проводит нас любопытным взглядом. Улица поднимается выше и постепенно теряется на склоне холма, среди странных жилищ. Они вырыты в склоне холма, вокруг входа невысокие стенки из камня. Над ними навес. Видимо, эти пристройки играют роль передних. Около «дома» под кактусами стоит запряженный в повозку ослик. На повозке вязанки сахарного тростника. Мужчины молча сгружают их, относят во дворик.

…Траттория «Каса модерна» стоит напротив «Карта бланка». Она мало чем отличается от своего собрата. Тот же каменный пол, те же железные столики и проигрыватель-автомат. Только расположена она на пол-этажа выше, поэтому имеет небольшой балкончик под навесом, откуда хорошо видно всю базарную площадь, киоски и перекресток двух улиц. Мы, единственные посетители, занимаем столик на балконе. У нас над головой висит клетка огромного зеленого попугая, который что-то кричит и ошалело вертит глазами.

Официантка, девочка лет четырнадцати, с детской улыбкой на смуглом лице, не может равнодушно смотреть на иностранцев, да еще из такой далекой страны. Ей все время хочется прыснуть, и она прячет Лицо в подол ситцевого передника. Мы роемся в разговорнике и просим принести пива. Потом мы находим самую нужную фразу, какая только есть в разговорнике: «Можете вы нам принести какое-нибудь национальное блюдо?» Я даже вспотел, пока прочел все это по-испански. Девочка весело засмеялась. Она ничего не поняла и позвала хозяйку. Вместе они прочли фразу.

— Си, сеньор, — сказала хозяйка.

— Это будет мясное блюдо? — блеснул я еще раз эрудицией разговорника.

— Си, сеньор! Уно моменто! — сказала женщина, а девушка снова закатилась веселым смехом и спрятала лицо в передник.

— Карта бланка! — неожиданно выкрикнул попугай и стал скороговоркой произносить испанские слова. Я встал и сказал ему несколько слов по-русски. Он округлил глаза, попятился в угол клетки и снова выкрикнул: «Карта бланка!»

А в трех шагах от нас текла пропаленная солнцем мексиканская улица. Наш знакомый все еще хлопотал вокруг плаката с изображением человеческих внутренностей. На углу показался индеец в широкополой соломенной шляпе. Он тащил перевязанные веревкой длинные брикеты льда. Лед слезился от жары, и на асфальте тротуара капли оставляли черные точки. С тремя чучелами крокодилов прошел торговец сувениров. Вчера, приняв нас за американцев, он требовал за полуметрового каймана десять долларов. А потом убеждал купить оправленные в серебро зубы аллигатора. Всего два доллара, но зато какой талисман!

Мы пообедали и посидели в траттории еще с полчаса, чтоб прийти в себя от обжигающего огня проперченных блюд. Попугай выкрикивал рекламные фразы, а девушка время от времени прыскала, прикрывая лицо фартуком.

А спустя час мы уже выбрали якорь и отдали швартовы. «Заря» медленно пробралась через узкий проход в первую искусственную гавань и вышла в океан. Вскоре очертания мексиканских берегов растаяли в дымке. Казалось, что вместе с ними навсегда сотрется в памяти этот заход и воспоминания о крошечном городке на самом юге страны. Не такой мы ожидали увидеть Мексику.

Богатства страны могли бы сделать ее народ зажиточным и счастливым. Мексика занимает первое место в капиталистическом мире по добыче серебра, второе — по добыче свинца, третье — сурьмы и молибдена, шестое — нефти… У нее есть уголь и железная руда, водные ресурсы для строительства электростанций и орошения. Климат позволяет возделывать на ее полях самые разнообразные культуры от кукурузы до кофе и ананасов. Но то, что мы увидели в Салина-Крус, никак не вязалось с этими выкладками статистических справочников. Можно согласиться с тем, что один городок с населением двадцать тысяч человек не может служить показателем жизненного уровня всего населения страны. Можно предположить, что в других районах страны все обстоит иначе. Но давайте обратимся еще один раз к статистике, которая поможет открыть секрет. В 1960 году прямые капиталовложения США в мексиканскую экономику составили около одного миллиарда долларов, или шестьдесят семь процентов всех прямых иностранных инвестиций. Кроме того, есть капиталовложения канадских, английских, японских, западногерманских, шведских и других иностранных компаний. В 1960 году иностранные инвестиции в Мексике составляли почти половину общей суммы капиталовложений. И конечно, все они преследовали одну цель — выкачать как можно большую прибыль, но отнюдь не повысить благосостояние страны. За 1951–1955 годы иностранные монополии вывезли из страны 699,3 миллиона долларов прибыли и вновь вложили в ее хозяйство только 228,6 миллиона долларов.