Вокруг Света 2010 № 04 (2835) - [22]

Не будем спорить, может ли студент такого вуза стать настоящим врачом или ученым. Подумаем лучше вот о чем: каждая победа защитников лабораторных животных означает неминуемый смертный приговор для их подзащитных. Разводимые на протяжении множества поколений специально для нужд исследований, эти существа не могут жить нигде, кроме лабораторий и вивариев.

Борис Жуков

Опыт Уотсона

На правах рекламы

Мигрень, депрессия, бессоница и прочие неврозы  www.eledia.ru

Лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине, член Национальной академии наук США и Лондонского королевского общества, Джеймс Уотсон в книге «Избегайте занудства» рассказывает о своей научной карьере, отнюдь не чисто академической. В предлагаемом фрагменте ученый, открывший структуру ДНК, долгое время руководивший проектом «Геном человека», вспоминает о своей работе в качестве правительственного консультанта по биологическому оружию в секретной лаборатории в Форт-Детрике.

О том, что администрация Кеннеди вознамерилась применить мои способности в своих целях, я узнал в сентябре 1961 года. Когда, отобедав, мы встали из-за главного длинного стола профессорского клуба, гарвардский физхимик Джордж Кистяковский, отозвав меня в сторону, спросил, не соглашусь ли я помочь Президентскому комитету научных консультантов (PSAC) оценить возможности нашей страны на случай, если она будет вовлечена в военный конфликт с применением биологического оружия. Ознакомиться с отечественными разработками в этой области я мечтал давно, еще со времен окончания Второй мировой, и потому ответил, что не имею ничего против сотрудничества с PSAC. Комитет научных консультантов был создан президентом Эйзенхауэром после ошеломляющего известия о запуске советского спутника, показавшем, что СССР опередил нас в освоении космоса. В начале PSAC возглавил Джеймс Киллиан, президент Массачусетского технологического института, а после него — Кистяковский, которого Айк (так американцы называли Дуайта Эйзенхауэра. — Прим. перев.) уважал и чье умение использовать научные достижения в военных целях высоко ценил. В свое время богатый опыт Джорджа в работе со взрывчатыми веществами очень пригодился в Лос-Аламосе, где создавалась атомная бомба.

Теперь же PSAC возглавлял Джером Визнер из мощной Лаборатории электроники Массачусетского технологического, в 1945–1946 гг. тоже работавший в Лос-Аламосе. Большинство членов комитета были физиками и химиками, поскольку главное, что всех тогда волновало, — это ядерное оружие и ракетная техника. Джордж по-прежнему входил в состав комиссии, как и Пол Доути, который мечтал, чтобы в Белом доме воцарился Кеннеди — тогда, мол, удастся сократить число ядерных испытаний, если не вовсе покончить с ними.

Я заполнил несколько анкет для ФБР, которое обязано было проверить меня, прежде чем разрешить работу с материалами под грифом «совершенно секретно». Только получив соответствующий допуск, я смог приехать в Форт-Детрик — большой, без всякой системы выстроенный комплекс, где разрабатывалось биологическое оружие. Расположен он в двадцати пяти милях к северу от границы округа Колумбия, у подножия Голубого хребта. <...>

Явившись в первый день в Исполнительное управление президента, в юго-восточном крыле которого на четвертом этаже располагался офис PSAC, я сразу же попал на обсуждение, посвященное преимуществам и недостаткам дефолианта (вещество, уничтожающее листву. — Прим. ред.) «Оранж». Перед экспертной группой по ведению ограниченной войны выступал офицер войск специального назначения. Он доказывал, что распыление этого гербицида вдоль дорог дает существенное сокращение числа вьетконговских засад. Если бы это был научный семинар, я бы высказал сомнения в обоснованности выводов офицера, поскольку он не представил никакой статистики. Но это было военное совещание, нечто совершенно для меня новое, и как простой консультант я счел за лучшее хранить молчание. Винс Макрей, отвечавший в PSAC за разработку доктрины ограниченной войны, как-то сказал мне, что никогда не выступает с критикой докладов военных, даже если те несут полную чушь — у них есть свое начальство, которое и должно, если сочтет нужным, вправлять им мозги. PSAC мог влиять на решения военных лишь в редких случаях. Например, когда Министерству обороны требовалась поддержка комитета, чтобы убедить президента принять то или иное решение. Меньше ли становится засад вьетконговцев на дорогах, обработанных «Оранжем», — об этом могли судить только военные. Задача же PSAC была оценить, может ли этот гербицид причинить вред здоровью военнослужащих. Но и здесь военные пытались навязать нам свое мнение, утверждая, что и «Оранж», и подобные ему дефолианты для людей не представляют опасности.

С советскими разработками в области химического и биологического оружия нас в общих чертах ознакомили на самом начальном этапе. Показали фотографии, полученные, думаю, еще до разведывательных полетов Гэри Пауэрса, на которых видны были линии, образующие нечто вроде сеток. На этом основании можно было предположить, что на снимках зафиксированы советские полигоны для испытаний химического и биологического оружия. СССР тогда определенно уже обладал всем необходимым, чтобы применить против США смертельные для человека фосфорорганические нейротоксины в качестве оружия массового поражения. Но могли ли советские власти пойти на такую авантюру, зная, что за этим неминуемо последует ответный ядерный удар? Да и на поле боя есть большая вероятность, что ветер переменится и отнесет облако нервно-паралитического газа не в сторону противника, а на свои же войска, — вряд ли серьезная военная организация стала бы так рисковать.