Вокруг Света 1998 № 07 (2694) - [14]

— И  после этого, — спрашивает болгарин, укоризненно глядя на собеседника, — вы будете говорить, что у них есть отдельный язык?

У македонцев же, наоборот, есть для такого случая прадедушка или бабушка родом из глубоко болгарских мест:

—  Так он (она) до конца жизни толком говорить по-нашему не научился (-лась). Все смеялись, когда слышали «аз» и «хубаво».

— А как надо?

— «Яз» или «я», как по-русски и по-српски, и «убаво». А не «хубаво»!

«Хубаво» и «убаво» значит «красиво». Мне, в сущности, все равно, как это произносить, но с утверждением, что «Македония — много (х)убава», все соглашались. Тут и кривить душой не нужно. Чистая правда.

Не будем лезть в старинный, древний спор балканских славян между собою: в случае с болгарами и македонцами он, слава Богу, не выходит за филологические рамки. Скорее всего, разницы между славянскими наречиями тогда почти не было, да и тот язык, который создали для богослужения Кирилл и Мефодий, свободно понимали в Моравии и на Руси.

А древний язык в здешних местах развился иначе, утратил падежные окончания, усложнил времена и — в точном соответствии с развитием большинства языков Европы — ввел артикль. И сохранил такое количество слов, которые мы понимаем, но употребляем только в высоком — и даже былинном — штиле, что слышать их в обыденной речи приятно и трогательно. Но — вдруг — неожиданно. Вы входите в лавку, и продавец немедленно призывает вас: «Повелете!», что хотя и значит дословно: «Повелевайте», но имеет смысл: «Что вам угодно?»

Как-то мы прогуливались с коллегой — молодым, высоким и несколько склонным к полноте филологом. Увидев в витрине куртку из замшевых лоскутов — в два раза дешевле, чем в Москве! — коллега испытал непреодолимое желание приобрести ее. Или хотя бы примерить. Он попросил меня зайти с ним: элементы ломаного болгарского, которыми я пользовался, производили на многих македонцев  впечатление  попыток  говорить на их языке. Но я только что закурил и остался на улице, а потому предложил коллеге начать торг самому, напомнив, что он может говорить по-русски, только медленно.

Через три минуты коллега, в туго сошедшейся куртке, выглянул на улицу и с отчаянием в голосе потребовал, чтобы я принял участие в сделке.

— Она говорит,  что «много мало». Чего много? Чего мало?

Я поспешил на помощь. Выяснилось, продавщица хотела сказать коллеге, что выбранная курточка — маловата.

Буколическая порядочность, свойственная македонцам, мешала ей продавать заведомо неподходящий товар. Поглядев на меня, как на последнюю надежду, она произнесла:

— Този господин е много дебел!

Не успел я открыть рот, как коллега взорвался:

— Я — дебил?!

— Успокойтесь, — сказал я, — она вас вовсе не считает дебилом. Она сказала: «дебелый».

— Что?! — взревел коллега, — значит, я ей кажусь...

Пришлось напомнить филологу былинное «дебелый витязь».

— Она сказала, что вы слишком могучи для этой курточки.

Мы положили курточку и покинули магазин. Коллега, хотя и не сразу, успокоился; все-таки быть могучим — не обидно. Впрочем, продавщица была вежливой женщиной. И очень порядочной.

...Беспокоящее ощущение будили у меня эти древние слова в их первозданиости. Я не мог разобраться в нем, хотя чувствовал, что оно связано не только с языком.

Кажется, оно прояснилось в монастыре Св. Наума, тоже на берегу светлого Охридского озера, но не в городе, а на самой албанской границе.

От ворот вела в гору просторная дорога, ограниченная во многих местах погранично-предупреждающими надписями. На посту стоял македонский воин, а другой прошел мимо, окинув нас бдительным фракийским взглядом. Отовсюду виден был албанский городок с по-славянски звучащим названием Поградец.

Он так же карабкался в гору, как Охрид, но почему-то не залезал на вершину. Даже крест поградецкой церкви вырисовывался на склоне. Мы шли к церкви св. Наума. Наум был учеником Климента Охридского и врачевателем; здесь была его больница, здесь же в храме он и похоронен.

Церковь была — как и все виденные в Македонии — очень маленькой и очень старинной. И история се во многом не отличалась от других: высокие церкви строить не разрешали турки, церковь всегда должна быть ниже мечети. В таком-то веке турки ее разрушили, но прошло немного лет и люди восстановили храм, после еще одного разрушения — снова построили... Упорный народ македонцы: их вырезали, разрушали святыни, а они все равно оставались здесь. И строили, строили, строили — очень прочно и просто.

Я заметил, что наш шофер, обычно куривший у автобуса пока мы были заняты, подошел к церкви с нами, подождал, пока кончится лекция охридского историка, зашел в правый придел — к могиле Наума, перекрестился и положил пачечку денарон у изголовья.

— У нас верят, что святой Наум помогает больным, надо только помолиться на его могиле и оставить денег на храм, — пояснил наш македонский спутник Гочо.

— Албанцы раньше тоже сюда ходили, — добавил охридский историк, — в Поградце и рядом они — православные. Албанцы-мусульмане тоже в это верили и иногда привозили больных.

— Да что мусульмане! — сказал Гочо. — Католики из Албании и те здесь молились. Наум в помощи никому не отказывал: ни при жизни, ни после смерти.