Вокруг Света 1994 № 04 (2643) - [26]

Честно говоря, ступать по тротуару становится прямо-таки горячо. В такую жару понимаешь, что пальмы, в общем, несерьезные деревья, ну какая от них тень?! Но как сладко заливается майна, главный городской певец, в ажурных ветвях миниатюрной арековой пальмы! С проросшего, впившегося корешками в сухую вроде бы землю, упавшего кокосового ореха взгляд перебегает на кусты с пестрыми бело-желтыми листьями, которые выводят у нас в горшках, по-латыни их называют кодиеум. Вот обогнал меня двухэтажный автобус «даблдеккер», верно, опять из Малайзии. И то сказать — как же сингапурцам, китайцы они или нет, не держаться за малайский язык, вон как тесно связаны они с Малайзией, это же их тыл, их суша, даром что там не занимать своих китайцев. Но до чего же все-таки благословенна древесная тень в послеполуденный зной! И может ли она не осенять, не манить в этих краях под свою защиту любое разумное и неразумное существо?!

Стоп, позволим себе маленькую роскошь. Запотевшая банка кока-колы из магазина, что рядом с маленьким рынком Оловянной Горы. И здесь, как везде в этом буржуйском уголке света, магазин, супермаркет, бензозаправочная станция — это праздник, изобилие и услада глаз, то, чем обладали когда-то наши ярмарки.

Прилавок с дурианами. Пожилая китаянка критически перебирает здоровенные колючие плоды, а перед ней услужливо склонился молодой торговец. Наконец-то я знаю, что нахожусь уже в Городе, но его приморское начало (здесь и в помине нет «центра», унаследованного нами от изначальной крепости, детинца) еще «очень далеко», до него надо оттопать аж одиннадцать километров. За спиной зазывает, гукает такси, но я оборачиваюсь и покачиваю поднятой вверх кистью руки: «Не надо, не надо!» А футболка моя то пропитывается потом, то снова высыхает от порывов ветра, и кажется, что я просолился насквозь, до кончиков пальцев. Впрочем, идти стало веселее, потому что рядом со мной бежит заключенная в бетонное корыто речушка и, кто знает, может быть, мы вместе с ней выйдем, наконец, к знаменитой сингапурской эспланаде, где прогуливались когда-то капитаны из романов Конрада и высится бронзовый лейтенант-губернатор Стэмфорд Раффлз, основавший в 1819 году британскую колонию на пустынном острове. Во всяком случае, в ответ на мой отчаянный вопрос, стоит ли еще там, впереди, на своем пьедестале сэр Стэмфорд, очаровательная юная китаянка смеется и ободряюще машет рукой: «Стоит, стоит!»

И опять ветер, спорящий с солнцем, и виллы за оградами по левую сторону Данэрн-род (наконец-то появились уличные указатели!), и деревья батай с душистыми желтыми цветами, и плоды манго, свешивающиеся через ограды. А на самых старых акациях и сенах благоденствуют эпифиты — папоротники и чуть ли не орхидеи, непонятным образом игнорирующие выхлопные газы (бензин, что ли, у них такой — «Покупайте только бензин Эссо, и скорость вам обеспечена!»). Дома вокруг все внушительнее — вот хотя бы это повернувшееся ко мне полукруглым боком здание сингапурской академии телесвязи. За ним ограда парка бугенвиллий — древовидных лиан с розовыми или фиолетовыми прицветными листьями, малайцы окрестили их за безуханность «бумажными цветами». В близлежащем храме заупокойная служба — в переднем дворике поражает глаз плоский прозрачный макет загробного царства, удивительно похожего на Сингапур, тут же разложены жертвоприношения, выставлены носильные вещи и портрет почтенного китайца, а в глубине храма позвякивает колокольчик и бухает барабан. А вот капитально расположившаяся на террасе придорожного холма англо-китайская школа, наследница колониального учебного заведения из самых первых, с темно-красным центральным корпусом и серо-голубыми крыльями. И я снова спрашиваю себя: почему в этом мире торговли и наживы так неспешны и приветливы люди и нет той беспросветной сутолоки, которая ошарашивает приезжего, впервые очутившегося в моей родной Москве?

День начинает уже клониться к вечеру, неожиданно розовеет безоблачное небо, прохожие по-прежнему уверяют, что мне еще идти и идти, но после площади Ньютона я понимаю, что устье реки Сингапур уже недалеко, и скоро голубоватые, пронзающие предзакатный небосвод иглы небоскребов выводят меня к малолюдной набережной и застывшему на фоне дорических колонн Мемориала Виктории задумчивому сэру Стэмфорду. Что же до эспланады, то попавшийся мне по пути англичанин недоуменно встряхивает головой («Эспланада? Так вот она, эспланада!») и показывает на надстроенное эстакадой невеликое пространство между скопищем разнокалиберных красавцев домов и тиховодьем Сингапурского пролива. А ноги уже сами выносят меня к морскому вокзалу у пирса Клиффорда, где пришвартованы отплававшие свое за день экскурсионные моторки и море мягко плещется о железобетонные сваи.

Я усердно смываю в стерильном платном туалете осыпавшие меня кристаллики пота и устраиваюсь в привокзальном ресторанчике поскромнее за бокалом демократического пива «энкер» и «большим маком». Поодаль горланит компания подвыпивших китайских парней, за соседним столиком немолодой серьезный китаец в очках столковался с пересевшей к нему со своим бокалом проституткой, и они ведут неторопливую беседу о чем-то своем. А меня ждет полутемное такси с величественной индийской леди за рулем и автобус-экспресс, который помчит меня обратно в Джохор-Бару через засыпающий остров, куда я не попал бы ни за какие коврижки, не наступи у нас неслыханные времена, открывшие моим землякам дороги в разные концы этого прекрасного света.