Вокруг Света 1992 № 09 (2624) - [18]

И еще. Я, никогда не рассчитывавший увидеть Америку, покидая ее, вдруг понял:

Никогда — это очень долго.

Увидеть — это очень коротко.

Кордова — Сьюард — Сиэтл — Сан-Франциско

Надир Сафиев Фото Е. Шлея

Утерянная глухомань

«К Великим Лукам я неравнодушен, жил там много лет, и очерк Лидии Чешковой «Фотограф уездного города» (№ 5/91) читал с удовольствием,— пишет читатель журнала А.П.Лопырев. — Вообще это замечательно, что журнал рассказывает о небольших городках России, о людях, благодаря которым разгоралось пламя просвещения и культуры в отдаленных провинциальных окраинах. На мой взгляд, нет сейчас задачи и сложней, и благородней, чем вернуть людям духовную культуру. И рассказы о прошлом могут сослужить хорошую службу сегодня, когда многое уже утеряно, а ведь возрождать-то нормальную жизнь надо...» Хочу продолжить разговор о Великих Луках.

В юго-западном углу Псковской губернии, вдали от железных дорог, промышленных, торговых и культурных центров страны, существовал небольшой когда-то уездный городок Великие Луки. Городок как городок. Сильно мелеющая летом Ловать делала в Великих Луках несколько очень крутых поворотов, откуда и пошло название города — Великие Луки, то есть великие изгибы реки; лука — изгиб, излучина. Посреди города был единственный обитаемый на Ловати остров Дятлинка, напротив него — осевшие бастионы земляной крепости времен Петра Великого; на другом берегу, в центре города, находилась Торговая площадь, на ней — каменные, тяжеловатой архитектуры, с рядами дорических колонн торговые ряды; а неподалеку — деревянная пожарная каланча с большими часами и белая часовенка Александра Невского с золотым куполком, она же памятник Александру II.

Город был в основном деревянный. Одноэтажный. Ветви яблонь, груш, слив и вишен нависали из-за тесовых заборов над утоптанными, бегущими вдоль домов тропинками, которые называли тротуарами. Вдоль тротуаров тянулись канавы, заросшие бурьяном;. большинство улиц было немощеными и непролазно грязными в распутицу. Еще в центре могла иногда продребезжать извозчичья пролетка или прогромыхать по булыжнику огромными колесами груженный товарами ломовик, а в основном в городе царила деревенская тишина, и только ребятишки, звонко галдя, бегали босиком по теплой пыли на дорогах, гоняя обручи и играя в лапту и рюхи (Рюхи — разновидность городков.). Женщина с ведрами на коромысле была неотъемлемой деталью городского пейзажа...

С наступлением сумерек тусклые керосиновые фонари, хотя их в городе было и не так мало, 140 штук, едва освещали улицы; у домов на ночь закрывались ставни, и неяркий свет керосиновых ламп еле брезжил сквозь щели. Впотьмах очень просто было вляпаться в лужу или колдобину, полную грязной воды. Большинство горожан ходило в русских, то есть высоких сапогах; интеллигенция носила галоши. Обыватели копались в своих огородах, промышляли торговлей по мелочам, работали в кустарных мастерских, а самым крупным промышленным предприятием в городе был винокуренный завод, на котором работало 15 человек.

Три раза в день над городом плыл благовест с колоколен пяти приходских церквей и двух монастырей. В этом нестройном, но торжественном хоре гудящей бронзы можно было легко различить бас праздничного колокола Троицкой церкви, самой большой и самой старой в городе, и баритон главного колокола Пятницкой церкви, и альтовые подголоски колоколов церкви Покрова Пресвятой Богородицы.

Жизнь уездного городка вроде бы была тускла: ни театров, ни концертных залов, ни библиотек, ни газет, ни журналов. Одним словом — глухомань. Но обыватели все же развлекались, как могли. Великолукские церкви славились тогда своими хорами. В церкви Покрова пел хор учеников Духовного училища, в тюремной церкви Двенадцати апостолов — хор учеников Приходского училища, в Пятницкой — сводный хор реалистов и гимназисток. Церковная хоровая музыка напевна и легко доступна для понимания, как народная песня, и в то же время несомненно ее возвышающее и осветляющее действие, зовущее к добру, терпимости, к правде. Она уравнивала сословия, стирала, казалось бы, непреодолимые границы между ними: все, и господа, и купцы, чиновники и полицейские чины, мещане и крестьяне равно с раскрытой душой слушали распевы церковного хора и равно кланялись и крестились, обещая себе не сотворять больше греха.

Событием в жизни города было ежегодное перенесение чудотворной иконы Успения Божьей матери из погоста Колюбаки в город. А до Колюбак было двадцать верст. И все двадцать верст икону несли на руках, и приносили ее в город в субботу, на пятой неделе после Пасхи, значит, в мае — начале июня. Многолюдная процессия, с иконами, хоругвями, с зажженными свечами, пением и прочими атрибутами крестного хода, вначале шла в крепость, в Воскресенский собор, где служили по этому поводу молебен, а затем, в течение недели, икону носили по городу, по домам. Прихожане верили, что икона Успения из Колюбак, если она побывала в доме, защитит его от пожара, болезней и других напастей.

В такие дни всеобщей приподнятости и духовного просветления даже завзятые пьяницы, как, например, известный всей заречной стороне маляр Мишка Коза, и те старались на людях не куражиться.