Вокруг Света 1990 № 12 (2603) - [3]

Я гостил у своего друга уже неделю, когда узнал, что в селе готовится свадьба. Право, это большая удача! Ведь нигде так не сохраняются традиции, как в так называемых «обрядах жизненного цикла», сопровождающих рождение, брак, смерть. Впрочем, заняться чистой наукой на свадьбе мне вряд ли бы удалось...

Каждый дунганский двор наглухо закрыт высоким забором. Но в эти дни ворота закрывали только на ночь — хозяева и их родственники (скорее родственницы) приходили и уходили, хлопоча по устройству пира горой. Во дворе дощатые столы: кормить будут каждого, кто войдет.

За воротами поставили огромный казан, вмазанный в железную бочку,— очаг для плова. На кухне сидят — не выходят — полдюжины женщин. Кто занят тестом, кто мясом. Я заглянул в полутемную кладовую — три женщины были едва видны из-за гор капусты и моркови, которые они шинковали большими широкими ножами, скорее даже секирками — традиционным орудием китайских поваров.

За день до торжества на заднем дворе я чуть не споткнулся о тушу только что зарезанного барана. Братья жениха сноровисто свежевали его.

В день свадьбы жених появился во дворе, когда мы уже сидели за чаем. Заметно было, что ему несколько не по себе. Снял шапку — и мы с трудом сдержали смех: волосы были тщательно сбриты в ритуальной бане поутру. Новая прическа, когда отрастут волосы, будет принадлежать уже женатому человеку. Позже он облачился в ненадеванный костюм, новый плащ и шляпу — все по современной моде.

Когда стали стекаться гости, матери и отцу жениха навели черные круги под глазами и вокруг рта, красным вымазали щеки и нос. Так положено. На языке китайского театра такой грим соответствует маске духа подземного царства. Ислам был тут ни при чем.

В тот день я не мог определить, когда завтрак перешел в обед, а затем так же незаметно превратился в ужин. Еду приносили непрерывно. Отодвинув очередную чашку, уже пустую, я тут же слышал из-за плеча голос кого-нибудь из хозяев:

— Кушайте еще, вы же ничего не попробовали!

Отказываться бесполезно. Так положено. С сознанием ответственности и ощущением некоторой тяжести я вяло продолжал ковырять палочками в салате.

Когда мне уже казалось, что от сытости я усну, все встали и куда-то пошли. Оказывается — за невестой, в дом ее родителей. По дороге друзья жениха болтали и смеялись, но чем ближе к дому, тем тише становилась компания. У порога мы сняли обувь. Вдоль стены парадной комнаты напротив входа сидели за низкими столиками старики и несколько односельчан средних лет. Все в чинных позах. Посреди комнаты — невысокий помост, покрытый ковром. Туда подтолкнули жениха. Он встал на колени, сложил руки, но шляпы не снял. Белобородый проповедник-ахун начал читать нараспев — явно не по-китайски. Как выяснилось, читает он Коран, и, конечно, по-арабски. Мне стали вполголоса объяснять: это наставления, как организовать семейную жизнь на праведных началах.

Наставления закончены, женщины внесли несколько маленьких столиков и еду. Сначала — подносы со сластями. Друзья жениха должны унести их с собой в карманах до последней крошки. Потом плов и чай.

Мы столпились в дверях, обуваясь, а когда вышли, во дворе уже стояла невеста, готовая покинуть родительский дом. Прощание было коротким — родители невесты спустя пять минут тоже отправились на свадьбу в дом жениха.

Невеста — особенно рядом с женихом в отличной тройке, шляпе и туфлях — выглядела феей, сошедшей с китайской гравюры. Шитое золотом парчовое платье почти до пят и вышитые матерчатые тапочки. Высокую прическу украшали подвески, кажется, золотые, они звенели при каждом шаге. Из рук она не выпускала два пестрых платка, похожих на длинные рукава небесной одежды фей.

Во время пира невеста не притрагивалась к еде и питью. Ни с кем не говорила. Поначалу она сидела в комнате, которая станет спальней молодых,— здесь было выставлено ее приданое. Заглянуть сюда отнюдь не было нескромностью. Родственники, кланяясь и улыбаясь, просто зазывали туда. Подружка невесты отвела и нас. У стены сидела молодая, не шевелясь, потупив глаза. На ее лице не было румян. Наоборот, в соответствии все с той же гаммой классических китайских театральных красок, она была сильно напудрена: знак печали. Печали от расставания с почтенными и уважаемыми родителями. Вдоль стен стояли сундуки с одеждой, которые привезли вслед за невестой из родительского дома. Чуть ли не вся одежда была сшита и вышита ею самой. Вышивка редкостной аккуратности украшала и гору одеял — непременный атрибут интерьера дунганского дома, и полотенца, висевшие на стенах комнаты. Мы вышли, громко восхищаясь рукоделием. Похожая на изваяние невеста не шелохнулась.

Потом мы снова ели и пили, смеялись и говорили, но не видели невесту, пока они с женихом не приступили к поклонам перед родственниками. Поклоны сильно смахивали на рубку дров: нужно было поднять над головой сложенные руки, а потом с размаху опустить их, согнувшись всем телом, до самой земли. Молодые кланялись синхронно, по нескольку раз — в зависимости от возраста и степени родства. Потом все с таким же печальным лицом и опущенными глазами невеста сидела за столом, не притрагиваясь к угощению, лишь изредка вставала, чтобы молча выслушать пожелания (которые переходили в тосты) людей, расположившихся за двумя длинными столами во дворе. Невеста разительно контрастировала с оживленными гостями и весело озабоченными родственниками. Но при том именно она, тихая и отрешенная, была центром всей этой радостной суеты.