Вокруг Света 1990 № 12 (2603) - [2]

Я не говорю о цветном телевизоре в доме или о машине во дворе — все это есть теперь у каждого хозяина, умеющего работать и зарабатывать. А дунгане, как правило, умеют и то и другое. Но осталось неизменным подчинение младшего старшим. Неизменным остался язык; прежней, традиционной — кухня. Женский костюм уже века назад был настолько практичен и удобен в повседневной жизни, что не понадобилось менять и его — обязанности у хозяйки, в общем-то, те же, что и сто лет назад. То есть быт, социальная организация жизни — традиционны.

За сто с лишним лет в нашей стране всякое бывало с дунганами — и хорошее, и не очень. Было и недружелюбие соседей, и подозрительность властей, да всего не перечислишь. В общем, разделили они печальную судьбу многих народов СССР. С тех пор, очевидно, и осталась некоторая настороженность к посторонним. Скажем, приняли меня очень гостеприимно, но гостеприимство распространялось до определенных пределов: были вещи, куда мне не следовало совать нос, какой научной любознательностью я бы ни руководствовался. Их дело, и мне оставалось подчиниться, ибо они были для меня добрыми и заботливыми хозяевами.

Стоит сказать об их — я имею в виду дунганских — именах. Вообще именах. Все дунганские фамилии восходят к конкретным китайским именам предков, пришедших в Россию. Только пишутся в одно слово. К примеру Сушанло — некогда Су Шан-ло, или Янчисун — некогда Ян Чи-сун и так далее. А имена — в паспортной записи — обычные мусульманские: Махмуд, Сайд, Фатима и к тому же с отчеством — Махмуд Саидович или Фатима Юнусовна. Сами же они произносят их на китайский лад, где первый слог «Ма» вполне равноценен «Махмуду». Так что у дунган как бы по два имени: одно в быту, звучащее совсем по-китайски (но для китайского уха чисто по-мусульмански), а второе — официальное, для документов и анкет.

Очень мне хотелось усовершенствовать свой китайский: для студента, занимающегося этим языком, не так уж много возможностей, во всяком случае, в Ленинграде. Наверное, это стало одним из побудительных моментов в знакомстве, переросшем в дружбу с дунганином на брегах Невы.

Но, увы, здесь, на брегах Чу, дело как-то не пошло: очень уж разнятся китайские диалекты между собой и с изучаемым мною литературным языком.

Существует в жизни дунган еще одна граница: между прошлым и современностью.

Мне показывали развалюшку в углу двора и с почтением произносили:

— Это наш самый первый дом, прадед его построил, когда только пришел из Китая.

Чувство уважения к традициям у дунган очень личное, оно всегда связано с конкретными людьми — прадед, дед, отец делали так. Никакой сентиментальности по отношению к старым горшкам — но новые будут сделаны точно такими же. Можно, конечно, гадать, какую роль в выживании этноса сыграла привычка есть при помощи двух палочек, зажатых тремя пальцами, или обычай строить в доме кан — глиняное или деревянное возвышение, занимающее полкомнаты, на котором сидят, спят, едят. Но сама традиционная культура больше, чем те ее элементы, сумму которых мы привыкли определять словом «культура». И то, что поражает несведущего человека, есть для носителя традиционной культуры привычный и, более того, единственно возможный ход вещей.

На новой родине существовала реальная опасность распыления общины и гибели дунганского народа.

Именно традиционная культура помогла народу выжить. Предписываемые ею модели поведения и сохранили этнос, не дали ему раствориться в окружении. (А вот уйгуры, например, в Оше совершенно растворились среди узбеков.) Следуя традиции, дунгане долины Чу черпали силы и авторитет в памяти рода и сделали все, чтобы пронести этот заряд энергии, полученный от предков, и передать его потомкам, что еще будут жить в дунганских деревнях в Казахстане и Киргизии.

Если уходит, меняется традиционная культура, от народа остается лишь название. Жители городов, давно уже утратившие традиции и заполняющие пятую графу паспорта лишь по необходимости, часто смотрят на традиционную культуру малых народов только как на экзотику. Но это не только экзотика — это образ жизни.

Очевидную роль в консервации сельской общины дунган сыграло и то, что они — ревностные мусульмане. Да еще какие! Для них не только что киргизы почти не мусульмане, но даже узбекам они готовы делать замечания. Религия — сложная сторона жизни дунган, и при всем хорошем отношении некоторые «двери» остались для меня закрытыми...

Как-то мы рассматривали вышитые подушки — рукоделие одной девушки,— и я никак не мог разобрать несколько иероглифов из вышитой надписи. Спросил, естественно, что они значат.

— Девушки одна у другой, а то у матерей или бабушек срисовывают, ну, конечно, получается неточно. А что значит, не знают.

Для дунган создали письменность на русской основе. А ведь сложная политональная китайская фонетика почти не поддается записи европейскими буквами. В школах китайскому письму не учат, так что единственный доступный им печатный орган на родном языке — выходящая во Фрунзе газета «Шиюэдэ чи», то есть «Знамя десятого месяца» (октября, конечно).