Вокруг Света 1990 № 02 (2593) - [44]

В многочисленных, подчас восторженных записях, посвященных путешествию, Бальмонт мало и совсем в другой тональности говорит об Австралии. Он сравнивает ее положение с положением Тасмании: «Неуютная Тасмания. На этом острове английские поселенцы бесчеловечно истребили всех тасманийцев. И проклятие как бы застыло здесь в воздухе».

«То же самое сделали Белоликие англичане с Черными туземцами Австралии. Отобрав у Черных земли и превратив царство черных в пастбище для баранов и в фабричные города, англичане систематически истребили туземцев и свели их действительное существование на нет. Согнав уцелевших туземцев на определенные стоянки, англо-австралийские власти заботятся теперь об этих вымирающих,— совершенно так же, как с безоглядной жадностью истребив несчетные стада кенгуру, они теперь заботятся, чтобы этот редкий зверь, оставшийся в скудных числах, не вымер окончательно».

В стихотворении «Черный лебедь» поэт с горечью замечает:

Нет Австралии тех детских наших

дней, Вся сгорела между дымов и огней.

Рельсы врезались во взмахи

желтых гор, Скован, сцеплен, весь

расчисленный, простор.

Там, где черные слагали стройный

пляс,— Одинокий белоликий волопас.

Там, где быстрая играла

кенгуру,— Овцы, овцы, поутру и ввечеру.

Поэт путешествовал по юго-восточной Австралии, в области, прилегающей к реке Муррей. Земли эти уже давно и основательно были заселены европейцами. Там Бальмонт приобрел для коллекции пять предметов австралийских аборигенов: палицу, наконечник остроги, ожерелье и два бумеранга. Это большие (74—76 сантиметров длиной) тяжелые бумеранги; один из них орнаментирован резными овалами, которые как бы переходят один в другой и заполнены резными линиями. Второй бумеранг украшен резными изображениями кенгуру, прямоугольниками и параллельными дугообразными и прямыми линиями. Хотя этот бумеранг относится к сравнительно позднему времени, истоки изображений, возможно, уходят своими корнями в сюжеты петроглифов, связанных с тотемическими животными или животными, на которых охотились. Такие бумеранги благодаря украшениям становились, по представлениям аборигенов, надежными, бьющими без промаха.

Плачевное положение аборигенов заставило Бальмонта написать, что в Австралии он видел «лишь горсть черных жемчужин, лишь малую малость уцелевших Черных туземцев. Чтобы увидеть их снова, нужно, порвав линию движения на Юг, подниматься к Северу, посетив Новую Гвинею, Соломоновы острова, острова Фиджи».

Новая Зеландия круто изменила настроение поэта, знакомство с маори привело его в восторг. Он поражен искусством этого народа: «Великолепные резчики по дереву, они строили и еще строят себе резные дома-храмы, где в причудливых узорах изображают свои отвлеченные представления, свои легенды, поэтическую летопись своей души. Любя татуировку, они достигли в этом искусстве такого совершенства, как ни один народ в мире, и сложный узор их лиц есть целая художественная наука. Любя мореплавание, они создавали ладьи, которые, как образец художественного достижения, наполняли всю их жизнь ощущением красоты. Любя красоту в самой битве, Маори вырезали свои палицы из тяжелого дерева, из китовой кости, из ценного камня зеленчака, и каждая такая палица,— по-майорийски мэ-рэ,— есть узорная поэма изящества и силы».

Поэт сделал снимки коллекций местного музея. Из Новой Зеландии он привез пять предметов: украшения и ритуальные палицы с резьбой и инкрустацией из перламутра.

А дальше Бальмонта ждали острова Самоа. В своих путевых записках поэт рассказывает о посещении самоанского вождя. «Вот мы входим к одному вождю в его круглый дом. Нас встречают как почетных гостей и старых знакомых. Скрестив ноги, мы сидим на свежеразостланных циновках, мужчины и женщины. Самоанцы любят красноречие. Я забыл, что, едва мы вошли и сели, нам предложили пьянящего напитка, он называется кава. Его приготовляют из корней особого растения перцовника. Приготовление его — целый ритуал, и когда готова первая чаша,— большая чаша, сделанная из кокосового ореха,— эту первую чашу предлагают самому почетному гостю, возглашая его имя. Легкое опьянение от белесоватой кавы совершенно не затемняет сознания, а лишь делает его более обостренным, но не хочется двигаться, хочется быть в блаженной сосредоточенности. Мы еще сидим, говорим, встаем, уходим. Мы приходим в селение Афенга, там собрались все окрестные вожди со своими женами и дочерьми. Мы снова сидим в созерцательном круге. Жены и дочери вождей пляшут для нас.

Женщины и девушки сидят в ряд и поют. Их пение — без начала и без конца. Это точно всплески волн, срывные и какие-то беспричинные. Пляска выражается лишь покачиванием тел и медленным движением протянутых рук. Певуче пляшут руки сперва, потом напев делается все оживленнее и оживленнее. В нем звучит возрастающая страсть. Вдруг женщины вскакивают и начинают плясать всем телом,— глазами, голосом, движениями, всем гибким качанием красивых тел, они являют поэму страсти».

С Самоа Бальмонт привез чаши для кавы, ожерелья, плетеный веер, тапу (материя из луба), орнаментированные резные палицы, модели лодок. Несколько предметов в коллекциях Бальмонта с Фиджи, Соломоновых островов, из Индонезии, Индии и с Цейлона.