Вокруг Света 1987 № 04 (2559) - [29]

С аналогичной реакцией, которую можно охарактеризовать как пренебрежительное равнодушие, столкнулся и Черри-Гаррард, доставивший в Лондонский музей естественной истории яйца императорских пингвинов.

«Являюсь,— пишет он,— к старшему смотрителю священных яиц. Представляюсь: «Черри-Гаррард, единственный оставшийся в живых охотник за яйцами императорских пингвинов». Не стану приводить протокольную запись нашей беседы, передам лишь ее дух. Старший смотритель: «Кто вы такой? Что вам угодно? Здесь не яичный склад. Вы мешаете работать. Мне что, вызвать полицию? Если вам нужны крокодильи яйца, обратитесь к мистеру Брауну». Нахожу мистера Брауна, который ведет меня в кабинет Главного хранителя.

Представляюсь с приличествующей скромностью, говорю, что хочу передать музею пингвиньи яйца. Главный хранитель берет яйца и, не удостоив меня ни единым словом благодарности, поворачивается и заводит о них разговор с Важной персоной. Я жду. Кровь у меня начинает закипать. Разговор продолжается, как мне кажется, до бесконечности. Внезапно Главный хранитель замечает мое присутствие, и оное вызывает у него явное раздражение. Главный хранитель: «Вы можете идти». Герой-путешественник: «Соблаговолите выдать расписку». При этом выражение его лица не оставляет сомнений, что в действительности он жаждет не расписки, а убийства,— это, видимо, доходит до будущей жертвы, ибо Путешественнику весьма скоро вручают бумагу. Он оставляет музей с сознанием, что вел себя как джентльмен, однако это служит слабым утешением, и до вечера Путешественник рисует в воображении урок вежливости, который ему хотелось бы преподать Главному хранителю посредством удара сапога».

От подобного эпилога не застраховано ни одно предприятие, итоги которого затем оценивают распорядители кредитов. Глядя из уютного кабинета, они могут счесть, что «результаты не оправдали надежд», что исполнителям не хватило настойчивости, смелости, умения и тому подобное. В кратере Эребуса перед нами возникла дилемма: спускаться в колодец, на дне которого ворочалось озеро расплавленной лавы, или нет? Опыт работы возле лавового озера у меня был; несколько раз мы проводили исследования в чреве Ньира-Гонго в Заире и Эрта-Але в Эфиопии. Соблазн сравнить результаты прошлых изысканий с данными, почерпнутыми в Антарктиде, был огромен. Но на Эребусе со мной находились еще не обстрелянные вулканическими бомбами новозеландцы...

С одной стороны, мысль уехать несолоно хлебавши с вулкана своей мечты, когда имелся шанс добыть вожделенные пробы, была невыносима. Следовало ясно сказать себе, что другой возможности у меня не будет. С другой стороны, мог ли я ставить коллег в опасное положение ради интереса, пусть и очень большого, который представляют эруптивные газы?

Перипетии одиссеи Шеклтона не выходили у меня из головы долгие часы, когда я шагал вдоль кромки кратера, глядя то на колодец, то на безбрежные просторы материка, скованного льдом. О человеке, которому удалось избежать коварных ловушек, часто говорят: «Ему повезло». Так говорили и о Шеклтоне. Действительно, без того, что называют «везением», «удачей», лучше не выбирать себе профессию полярного путешественника. Однако, когда человек на протяжении многих лет совершает подвиги на грани невозможного, когда он возвращается из жесточайших испытаний живым, не потеряв ни единого спутника, это значит, что, помимо прочих качеств, он обладает способностью принимать, подчас в считанные секунды, единственно правильное решение.

Искусство принятия решений с поразительной наглядностью можно проследить на примере одиссеи экипажа «Эндьюранса» под командованием Шеклтона, длившейся шестнадцать месяцев. Ему надо было решать, что делать, когда судно попало во льды; решать, что делать, когда несколько месяцев спустя давление льдов стало реально угрожать корпусу; решать, когда и как покинуть корабль; решать, когда и как грузиться в спасательные шлюпки и куда направляться; решать, каким образом подобраться к пустынному островку Элефанту, до которого они доплыли не по случайности или чудом, но благодаря знаниям, воле, выдержке, физической силе и опыту капитана; решать, где и как устроиться на обледенелом куске скалы; решать, куда отправиться за помощью,— а затем пересечь в шестиметровой шлюпке семьсот шестьдесят миль по бушующему океану под дикими ветрами...

Опыт подсказал Шеклтону, что плыть следует не к Фолклендским островам и не к Огненной Земле, до которых было четыреста миль, а к Южной Георгии, хотя этот остров отстоял почти в два раза дальше. Любой (или почти любой) моряк двинулся бы к ближайшей обитаемой земле — и наверняка погиб бы, потому что ветры не позволили бы ему дойти. Только человек, знавший полярные моря, как Шеклтон, мог совершить такой на первый взгляд дикий выбор. То же относится и к выбору места подхода к Южной Георгии, а затем способу спасения оставленных товарищей.

Подход при сильном ветре к этому скалистому острову — вещь нешуточная. Немало моряков погибло у берегов Южной Георгии. Шеклтон и его спутники сошли на берег целые и невредимые. Несколько дней они восстанавливали силы. Затем Шеклтон с двумя товарищами за тридцать шесть часов без альпинистского снаряжения пересекли ледники и горный хребет высотой около трех тысяч метров. Девять человек из десяти попытались бы обогнуть остров по морю. Но профессиональный моряк Шеклтон знал, что попытка эта почти наверняка закончится гибелью. Он предпочел альпинизм и через сутки с половиной пришел в Грютвикен, крохотный норвежский порт на восточном берегу, где жили китобои.