Вокруг Света 1987 № 04 (2559) - [27]

Прошло пятнадцать лет (мне исполнилось пятьдесят восемь), но, к счастью, сердце работало как у тридцатилетнего, как вдруг я получил письмо с ошеломляющим предложением: молодой новозеландский геолог Фил Кайл, побывавший на Эребусе, где со спутниками пытался спуститься в кратер, приглашал меня на следующий год возглавить новую попытку!

На мысе Ройдс греет солнце. Я стою на базальтовом поле. Темное пятно, зажатое между спускающимися с Эребуса ледниками и ровным припаем, выглядит какой-то нелепицей среди сверкающей безбрежной белизны. Впрочем, сам факт, что я оказался в Антарктиде, с трудом укладывается в сознании.

Я не любитель паломничеств к «святым местам». Прошлое для меня служит лишь отправной точкой для броска в будущее. За долгие годы я ни разу не отправился куда-то лишь потому, что там жил великий человек или произошло достославное событие. Если мне случалось попасть в Арль, то не затем, чтобы благоговейно постоять у дома, где писал Ван Гог. Хотя для меня Ван Гог...

Не могу понять, что нашло на меня на сей раз,— захотелось непременно побывать на мысе Эванс, откуда вышел к Южному полюсу Скотт, и на мысе Ройдс, где сохранился базовый лагерь Шеклтона. Я привез с собой книгу Эрнеста Шеклтона «В сердце Антарктики», чтобы перечитать еще раз, как проходило первое восхождение на Эребус в марте 1908 года, как выглядел тогда кратер и что в нем увидели члены экспедиции. Сдержанность повествования, характерная для подлинных исследователей, не мешала понять, каких трудов стоило им это предприятие.

И вот передо мной хижина Шеклтона. Я намеренно остался в одиночестве — мои спутники отправились на мыс Крозир смотреть императорских пингвинов, единственных обитателей этих негостеприимных берегов. Жилище осталось точно таким, каким было шестьдесят пять лет назад. Снаружи хижина обложена как бы второй «стенкой» из ящиков с консервами, изготовленными в 1907 году. Мясо, бобы, варенье, фрукты в сиропе...

Хижина Роберта Скотта, построенная три года спустя на мысе Эванс, в восьми милях к югу, сохранилась в естественном полярном «леднике» столь же хорошо.

Отсюда, из этих двух хижин, выступили — из одной в 1908-м, а из другой в 1911 году — две экспедиции. На долю всех без исключения участников выпали тяжелые испытания. Походы экспедиции Шеклтона завершились благополучно, и уже одно это свидетельствует о замечательных качествах руководителя, сумевшего сберечь своих спутников. Скотт и его спутники Уилсон, Боуэрс, Отс и Эванс не вернулись на базу...

Мы вышли из лагеря, поставленного новозеландцами на широкой террасе у подножия вершинного конуса Эребуса. Хотя склон был не слишком крут, я тут же ощутил, что на этой широте высота три тысячи восемьсот метров переносится с трудом.

Первая вылазка продлилась всего несколько часов, возможно, поэтому я был избавлен от неприятных симптомов, так что мой восторг — иным словом нельзя передать мои чувства — не был омрачен ничем.

Нам предстоял первый спуск в антарктический кратер! Счастье от сознания свалившейся на меня удачи рвалось наружу.

К сожалению, в тот день кратер был полон дыма, так что оставался виден лишь верхний край стенки из скальной породы и льда, круто обрывавшейся вниз, в бездну, откуда поднимались сероватые клубы — мрачные вестники грозных процессов, происходивших в земной глуби. В этом месте край был узкий и заточен почти как острие топора; с внешней стороны склон уходил под углом тридцать пять градусов. Мы двинулись в обход кратера на восток, где ранее Фил наблюдал интенсивную эруптивную деятельность.

В следующий раз меня на Эребус должен был поднять вертолет. В ожидании вылета я провел неделю на новозеландской антарктической станции Скотт. Сюрпризам Антарктиды не было конца. Оказалось, что полярным летом не хочется спать — не из-за солнца, поскольку можно плотно закрыть ставни домика, нет, просто высокоширотным летом человек испытывает необыкновенный прилив сил. Такое впечатление, будто организм людей, даже не собирающихся зимовать за Полярным кругом, предчувствует, что после нескольких недель полного дня неизбежно последует такая же полная, но очень долгая ночь.

Описание антарктической ночи, которое мне вспомнилось после визита к кратеру Эребуса,— еще одна литературная реминисценция. Я имею в виду рассказ о походе, совершенном в июне—июле 1911 года (то есть в разгар зимы в Южном полушарии) тремя участниками экспедиции капитана Скотта. Доктору Уилсону в то время было тридцать девять лет, морскому офицеру Боуэрсу двадцать восемь, а биологу Черри-Гаррарду двадцать четыре.

Они отправились на мыс Крозир к колонии императорских пингвинов. Уилсон надеялся извлечь из зародышей этих птиц эмбрионы перьев: его интересовала история эволюции. А поскольку императорские пингвины откладывают яйца в разгар зимы, ничего не оставалось, как покинуть «комфортабельную» хижину на мысе Эванс и идти на другой берег острова Росса — сто десять километров туда и столько же обратно. Маршрут занял тридцать четыре дня.

Книгу Черри-Гаррарда «Самый жуткий поход» я прочитал в возрасте двадцати лет и на всю жизнь сохранил леденящее душу ощущение. Как ни парадоксально, после нее я еще сильнее прикипел сердцем к Антарктиде и не раз в мыслях повторял маршрут отважной тройки. По сравнению с пережитым этими людьми нынешние «рискованные предприятия» выглядят прозаически. Перечитывая рассказ о тридцати четырех адских сутках, как-то даже неловко вспоминать о нескольких наших легких обморожениях, о снежных бурях, которые мы пережидали в отличных палатках, лежа в спальных мешках рядом с запасами пищи. Вот впечатления Черри-Гаррарда: