Вокруг Света 1986 № 02 (2545) - [41]

Так роспись подносов мало-помалу стала массовым производством, и это привело к развитию предпринимательства. Уже во второй половине XIX века стали делать уральские подносы из тонкого, «жидкого» железа, вводить трафареты, живопись заменять налепными гравюрами. Сократилось количество мастеров-«писак», и закрылась живописная школа. Потомки основателей династии Демидовых стали преимущественно жить в Италии и потеряли интерес к своим уральским художествам.

В то время когда в Нижнем Тагиле промысел постепенно стал хиреть, в Жостове под Москвой вместо подносов из «битой бумаги», как тогда называли папье-маше, также начали изготовлять подносы из металлического листа. Но дело это здесь отличалось от тагильского и росписью, и способом лаковой обработки. Для московских мастеров уральский принцип лакового дела так и остался «за семью печатями». Может, поэтому на рубеже нашего века как-то незаметно забылся и секрет знаменитого худояровского лака.

Когда в 20—30-х годах попытались восстановить уже исчезающий уральский промысел, расписчиц для обучения начали посылать в Жостово, где они переняли многослойную, технику живописи. Так и перешел опыт выделки металлических подносов с Урала в Жостово, а жостовская роспись — в Нижний Тагил.

А как же традиции уральской живописи? Как же тайна худояровского лака? Неужели им суждено бесследно исчезнуть? Наверное, эти вопросы не раз задавали себе сотрудники научно-исследовательского института художественной промышленности. В середине 70-х годов в Нижний Тагил отправилась художница Антонина Васильевна Бабаева, которая уже давно изучала историю уральской кистевой росписи.

Позже в Москве я разыскала Бабаеву и расспросила ее о той поездке.

— Мне повезло, — вспоминала Антонина Васильевна, — я встретила на «Эмальпосуде» — так называется теперь завод, где изготовляют уральские подносы, — Агриппину Васильевну Афанасьеву, старейшую тагильскую расписчицу. И хотя она писала тогда жостовские цветы, но приемы старого уральского письма не забыла, потому что расписывала подносы с двенадцати лет. Она и стала моей первой помощницей, потом к нам присоединилась Тамара Юдина, очень талантливая мастерица. Мы взяли из нижнетагильского музея два худояровских подноса и писали с них эскизы.

Побывала тогда Бабаева и у тагильского краеведа Ивана Абрамовича Орлова. Он сам, по своей инициативе, несколько лет разыскивал старых «писак», давно расставшихся со своим искусством. Орлову удалось умолить, выпросить, заставить их занести ему в альбом свои прежние рисунки. Конечно, работа была выполнена не тщательно, некоторые рисунки сделаны небрежно, грубовато, с потеками, да и белый фон бумаги не давал истинного впечатления... И все же! Бабаевой открылась полная мера потерянного богатства. Свежая, яркая, наивная, поистине народная живопись. А какое разнообразие индивидуальностей! Сиренево-белые цветы с коричневатыми листьями Александры Степановны Ворониной; фиолетовые и красно-коричневые цветы с темно-зелеными листьями на оранжевом фоне — Евдокии Матвеевны Афанасьевой. А какой артистизм и размах были в рисунках Александры Степановны Коровиной! Бабаева листала альбом вновь и вновь и не в силах была оторваться от этих уже выцветающих листов.

— Когда мы работали, — продолжала вспоминать Антонина Васильевна, — я внимательно наблюдала за росписью Агриппины Васильевны Афанасьевой. Она делала раскладку краски удивительно легко. Три подмалевка — красный, желтый и голубой — клала пальцами словно на лету, при этом говорила: «Нужно чувствовать, сколько положить краски пальцем, чтобы потом хватило ее на весь цветок». Насытив кисть смесью крона оранжевого с цинковыми белилами, она широким маховым движением наносила круглое пятно на подмалевок и упругими мазками приписывала к нему пять лепестков а-ля прим, то есть с первого раза. Я видела, как оживает традиция уральских мастеров: все краски, все оттенки, необходимые для рисунка, как бы собирались разом на кисти. Агриппина Васильевна никогда ничего не подправляла, меняла только тонкие шелковистые кисти из беличьего волоса. Масляные краски разводила до особой тягучести — мазок должен лечь на подмалевок плавно и эластично, не теряя четкой силуэтности. Все это возможно только тогда, когда в совершенстве развито чувство цвета...

Бабаева со своими помощниками подготовила тогда несколько образцов подносов, и они были утверждены на художественном совете для внедрения в производство. Агриппина Васильевна и Тамара Юдина начали обучать молодых расписчиц старым уральским приемам росписи. Они обучили почти двести девушек — и дело пошло.

...Завод «Эмальпосуда» раскинул свои корпуса на окраине Нижнего Тагила, за знаменитой «Вагонкой». Заместитель директора по художественной части Геннадий Бабин — светловолосый, светлоглазый выпускник Нижнетагильского художественного училища — показал мне хорошо оснащенные цехи, в которых штампуют металлические формы для подносов, покрывают заготовки грунтами, что растерли механические глиномешалки, «воронят» будущие подносы в электропечах. Потом провел в просторный зал, где молодые девушки в сиреневых халатиках расписывали подносы. Мы долго смотрели, как они работают. Темноволосая девушка, совсем еще юная, словно школьница с белым воротничком, мягким движением выводит кистью лепесток будущего цветка. Кисть опускается к палитре, едва касается лиловой и белой красок и вновь взлетает, при этом мастерица тихонько вращает поднос то вправо, то влево, как бы вторя кисти. И вот уже готов нежный бело-сиреневый цветок будущего букета. Он выступает из темно-зеленой основы объемно, ощутимо, «как настоящий». — Это и есть наш тагильский цветок, — говорит Бабин. — Он ведет свою родословную из седой дали. Здесь и элементы лубка, и народной росписи сундуков, туесов, дуг, прялок. И пишут его расписчицы теперь так же, как делали старые уральские мастера почти 250 лет назад...