Вокруг Света 1984 № 05 (2524) - [30]

В соответствии с законами, установленными еще первыми колонистами, каждому родившемуся на Питкэрне предоставляется в вечное владение участок. Это правило соблюдается и в наши дни. Даже за теми, кто навсегда покинул остров, сохраняется участок плодородной земли, на которой растет сейчас лишь сорная трава. И никто не имеет права обрабатывать эту землю, только владелец. Островитяне скрупулезно поддерживают и другие традиции первых поселенцев. До сих пор существует обычай делить продукты питания, который ввел еще Флетчер. Распределение происходит так: купленные на общинные деньги (к примеру, редкие здесь мясо, мука) либо собранные с общинных участков земли продукты питания (фрукты, овощи), выловленную рыбу раскладывают на равные кучки — по количеству семей. Один из островитян отворачивается, а другой указывает на кучки и спрашивает. «Кому?» Отвернувшийся называет фамилию семьи, которая сразу же получает указанную долю.

И все же...

— Да, Питкэрн уже не тот, что был в годы моей молодости. Сейчас на острове остались лишь старики и малыши. Мои сыновья уехали навсегда. Письма от них приходят изредка. Сейчас на острове осталось лишь пятеро мужчин среднего возраста. Именно на них держится вся наша «экономика». Они ходят в океан за рыбой, чинят лодки и дома, работают на полях, разгружают суда и поднимают грузы в Адамстаун. Если хоть один из них уедет, остальным с делами не управиться. Некому будет. Пройдитесь по городу, и вы увидите, что разрушенных домов больше, чем жилых. Запустенье подбирается к нам. Перед второй мировой войной на острове жили триста человек, четыре года назад — семьдесят восемь... А теперь остался пятьдесят один человек.

Были времена, когда население покидало остров: в 1831 году все переехали на Таити, в 1856-м люди двинулись на Норфолк. Но тогда некоторые возвращались. А теперь не возвращается никто. Если Питкэрн станет необитаемым в третий раз, это уже навсегда. Жизнь жестока к нам...

На судно нас провожал Уоррен, парень лет двадцати. Он слышал нашу беседу с Янгом, но тогда промолчал, не стал спорить со старшим и только на лодке разговорился:

— А что здесь делать? Сидеть со стариками, охранять старые могилы и есть бананы? Да тут кино и то два раза в месяц. Нет, хочу уехать, подамся на Новую Зеландию. Вот мои товарищи пишут, что работают в автомобильной мастерской. Зовут и меня. Чем я хуже их? А здесь не с кем словом перекинуться. Старики всё учат, как надо жить. Так и жизнь пройдет мимо, не заметишь...

Мы уплывали поздно вечером. Остров погружался в ночную мглу, словно тонул в бесконечном океане.

Виталий Макарчев Адамстаун — Москва

Прыжок на полюс

В спальном мешке было тепло и уютно. Тихо постанывал ветер в трубке вентилятора. Поземка осторожно, по-мышиному скреблась в стенку палатки. Где-то потрескивал лед.

Я лежал и прислушивался к этим звукам, которые стали такими привычными за два месяца палаточной жизни на дрейфующем льду в центре Арктики. Потом взглянул на часы. Стрелки показывали восемь утра по московскому времени.

Я посмотрел на соседнюю койку, где сладко посапывал, скрывшись с головой в спальном мешке, радист Борис Рожков. Крохотное отверстие, оставленное им для дыхания, обросло пушистым венчиком инея. Красный столбик термометра, привязанного над кроватью, застыл на отметке 18. Восемнадцать градусов мороза. От одной мысли, что надо вылезать из теплого мешка, по спине побежали мурашки. Кажется, ко всему можно привыкнуть в полярной экспедиции: постоянному чувству опасности, лишениям, неудобствам палаточной жизни, к ветру и холоду. Но к утреннему подъему в промерзшей палатке — никогда!

Чтобы облегчить эту процедуру, надо было зажечь газ и дождаться, когда в палатке потеплеет. Запалив горелки, я с облегчением откинулся на койку и вытянулся в спальном мешке. На фале, протянутом под куполом палатки, висели оставленные на ночь для просушки куртки, унты, меховые носки. Подхваченные потоком нагретого воздуха, они вдруг зашевелились, закачались.

Я закрыл глаза. И вот, в какой уже раз, перед моим мысленным взором возникли скалистые берега Северной Земли. Здесь произошло мое крещение Арктикой, и какие-то невидимые узы связали меня с ней навсегда.

Мы прилетели на Северную Землю в конце марта 1949 года. Здесь, прямо на льду пролива Красной Армии, руководство высокоширотной воздушной экспедиции «Север-3» решило организовать промежуточную базу (ее так и назвали — база номер два). Для этого требовалось «совсем немногое»: подготовить взлетно-посадочную полосу, заровнять и затрамбовать снегом выбоины и колдобины, срубить торчащие льдины, завезти с Большой земли бочки с бензином, запасы продовольствия, аппаратуру, оленьи шкуры и множество других вещей.

Отсюда экипажи, отдохнув и заправив горючим самолеты, пойдут дальше, на север, к сердцу Арктики.

...Северная Земля. Еще совсем недавно она была «белым пятном» на географических картах, неким «таинственным островом» двадцатого века. В 1913 году гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана, руководимая талантливым русским гидрографом Борисом Вилькицким, обнаружила к северу от мыса Челюскин неизвестную землю, названную Северной. Но на географическую карту удалось положить очертания только южного и части восточного берега. Тяжелые льды надежно оберегали загадочный архипелаг.