Вокруг Света 1983 № 11 (2518) - [16]

— Неужели на станке? — спросил я мастера, любуясь совершенством формы пуговицы.

Он, сдержанно улыбаясь, отрицательно покачал головой.

— Смотри. — И стал отрезать заготовку от рога, тут же поясняя: — Это рог самца, он более крепкий. Сначала размягчаю заготовку в кипятке, затем ножом придаю округлую форму, этим же ножом сверлю отверстие и туго насаживаю заготовку на березовый стержень. Теперь обрабатываю.

Он взял стержень в левую руку, нож — в правую и, прижав большим пальцем левой руки лезвие ножа к заготовке, стал вращать стержень по солнцу. Вскоре у него на ладони лежала пуговица.

— Вот и все.

Видя мое восхищение его нехитрой поделкой, мастер раздобрился.

— Вот посмотри, это по-саамски «нескемь», скобель для обработки шкур, еще дед делал, видишь — резной. А я «тохп» делаю — ножны из оленьего рога. Эта игольница вышита бисером, старинная. А вот это все, — и он показал снаряжение пастуха-оленевода: пимы, малицу, — работа жены. Она у меня мастерица, обшивает и меня и других, работает в мастерской по пошиву меховых изделий. Ведь из молодых сейчас мало кто может. Да и сам я не много что умею. Вот Коньков, он теперь на станции Пулозеро обосновался, тот все умеет. Ты к нему съезди.

Расстались мы с Василием Николаевичем друзьями.

Многими находками порадовало меня Ловозеро. Удалось найти несколько грабилок, которые различались по форме и рисунку резьбы. Одни были сделаны более полвека назад, другие — сравнительно недавно. Саамы превратили этот простой инструмент в настоящее произведение искусства. Почти на всех грабилках начиная с 30-х годов стояли инициалы мастера и год изготовления.

Посчастливилось мне обнаружить и прялку, причем складную. Своей конструкцией она сильно отличалась от виденных мной ранее. Резьба на ней ни в чем не уступала резьбе на грабилках, а в отдельных местах была даже сложнее и интереснее. Хотя общее в рисунке, безусловно, чувствовалось...

Надо ли говорить, что после моего возвращения из Ловозера занятия в кружке пошли по-другому.

Шло время...

Однажды летний отпуск привел меня на железнодорожный полустанок Пул-озеро. В то время я уже работал в Мурманском педагогическом институте.

Окраины Пулозера напомнили мне окраины Мончегорска. Несколько десятков домиков, разбросанных в живописном лесу. По обочинам узеньких тропинок кустятся заросли брусники, черники, голубики...

Мое внимание привлек дом, одиноко стоявший у дороги.

— Кто живет там? — спросил я первого встречного.

— Коньков, — услышал в ответ. Я обрадовался: именно об этом мастере говорил мне Голых из Аовозера.

Кнопки звонка не было. Вместо нее висел конец веревки. Я потянул за него, и в глубине дома раздался перезвон. Дверь открыл пожилой саам. Это и был Василий Прокофьевич Коньков.

Я сказал, что интересуюсь народным творчеством саамов и хотел бы познакомиться с его работами. Он молча кивнул и пригласил в дом. Идя по коридору, я заметил, что веревка звонка тянется к оленьим рогам с подвешенным на них колокольчиком. Такие колокольчики оленеводы вешали на шею оленям, чтобы легче было их искать.

— Вы делали?

Коньков еще раз молча кивнул.

В комнате было много поделок из рога. В основном это были изделия последних лет.

Разговор наш начинался нелегко, но постепенно хозяин оживился. Принес типичный саамский нож, о котором мне раньше приходилось только слышать. За века ничего в нем не изменилось: узкое лезвие, шириной не более сантиметра, символическое изображение цветка на торце рукоятки, выполненной из корня, знакомый рисунок орнамента на ножнах, сделанных из оленьего рога и обтянутых кожей. Да, орнамент был знаком. Но техника его исполнения... До сих пор я не видел у саамов тиснения на коже.

Коньков наблюдал за моей реакцией с явным интересом. Потом рассмеялся:

— Давайте покажу, как это делается.

По его просьбе жена принесла кусок сыромятной кожи, намочив его предварительно в воде. Василий Прокофьевич тем временем обстрогал небольшую палочку, придав ее концу четырехугольную форму. Затем положил перед собой кожу и быстрым движением сделал на ней отпечаток, затем еще и еще.

— Вот и все.

Когда кожа высохла, на ней отчетливо проступил элемент орнамента, в основе которого лежал четырехугольник.

— Так еще мой дед делал, — сказал Коньков.

Этот кусочек кожи я храню и по сей день, вспоминая свое знакомство с Василием Прокофьевичем.

При каждой нашей встрече этот человек открывал мне все новые секреты саамских мастеров. Как-то он протянул мне поплавок из крученой бересты. С хитрой усмешкой попросил сделать такой же. После долгих попыток я понял — не справлюсь. Вокруг глаз Конькова сбежались веселые лучики. Он взял у меня полоску бересты, подошел к печке и приблизил бересту к огню. В один миг она завилась в тугой поплавок.

— Вот и все, — промолвил Коньков свою любимую присказку.

Жену Конькова зовут Мария Антоновна. В традициях женщин — шитье и вышивка бисером. В вышивке сконцентрирована вся орнаментика саами. Это сокровищница национального рисунка.

Как каждый мастер, гордящийся своим умением, Мария Антоновна не торопясь взяла в руки нитку бисера...