Вокруг Света 1983 № 01 (2508) - [37]

— Уголье, ребята. Тут недалеко должно быть его покоище. Вода его подмывает и осколки несет вниз по течению.

Пошли по ручью, вышли к жилью — две-три избушки да юрта, за ними снова широкий плес Томи, с обрывистого берега далеко видны заречные леса.

— Можно было гребца не оставлять, а на лодке сюда по Томи добраться,— задумчиво обронил Степан.— Околесили-то сколько.

— Конечно, можно,— согласился Михаила.— Да ведь так ничего и не увидели бы. Рудознатцу, ребята, семь раз околесить и только раз найти. В том наука.

Из юрты вышел человек, по раскосым глазам признали: татарин.

— Эй, деревенька-то как кличется? — шумнул Михаила, подходя к нему. — Да ты нас не бойся, мы — с миром.

— Я и не боюсь, — ответил тот. — А деревеньку мы зовем Ким-рва.

— Про что он лопочет? Что значит ким-рва?

— По-ихнему, — сказал Федор, морща лоб, — по-татарски, значит, «горелая гора» (С точки зрения топонимики, подобное толкование происхождения названия сначала деревеньки, а затем и города Кемерова наиболее вероятное.).

— Горелая?

— Да. Тут она, должно быть, и есть, на берегу. Вот тропка.

Направились вниз, по реке. Татарин подался было им вслед, что-то закричал, замахал руками. На крик вышли из ветхих избенок мужики, угрюмо поглядели в их сторону, перекрестились с сожалением и страхом.

Вызывала та гора у тамошних жителей суеверные чувства. Много лет подряд горела тут сама земля. Несло по окрестностям вонючий смрад. Бежали ночами по склонам огненные струйки. Кочующие и оседлые татары говорили, что это разгневался некогда на людей всемогущий шайтан; русские мужики связывали этот огонь с проделками нечистой силы. Но вот за несколько лет до описываемых событий гора вдруг перестала пылать, отгорела, погасла (Именно по этой причине «горелую гору» не заметили ни Мессершмидт со Стралленбергом в 1721 году, ни Гмелин с Мюллером в 1734-м, ни Фальк в 1771-м, проплывавшие мимо нее по Томи. Они видели и картинно описали только «огнедышащую гору», пылавшую огнем в районе Кузнецка, за триста верст от «горелой горы» Михаилы Волкова.), улетучился смрад, но подходить к ней по-прежнему боялись. И только эти трое рискнули подойти — что ж, пусть их накажет дьявол...

Тропа неожиданно исчезла. По откосу спустились к воде, осмотрелись. Почти на треть гора была сожжена, превратилась в багрово-оранжевую. Казалось, что порода, камни и огненно-рыжая осыпь у самой воды все еще накалены. Михаила притронулся к одному такому камню — нет, оранжевый осколок был холоден. Поднял глаза. Вверху, за четко отмеченной огнем чертой, тянулся кустарник. Ближние кусты обожжены, на них мертво висят свернувшиеся листья, далее, к вершине, зелень все сочнее и сочнее.

Набрался смелости, взошел — будь что будет! — на багровый бок горы. Тюкнул лопатой — из глуби угрожающе отозвалась пустота. Степан с Федором ожидали внизу, у самой воды. Взглянул на них, потом снова посмотрел вверх. И тут заметил на отвесе пепельно-серую полосу. Вскарабкался к той полосе и стал неистово грести лопатой, потом тюкать кайлом. Вскоре достал из ямы аспидные комья. Нагреб в суму, спустился к Федору и Степану.

— Уголье, ребята! Земляное!

Те переглянулись: сроду о таком не думали. Михаила пояснил:

— Это, други мои, дорогой минерал. Приходилось видеть в столице, как жгут его в горнах. Только не наше уголье жгут — привозное, иноземное. И платят за него много, ох, много, друзьяки!

— Зачем же платят, коль его тут?.. Ответа не было.

Ночевали. Долго не могли заснуть. Чудилось разное. С рассветом Федор отправился за гребцом в Верхо-Томский острог — верст семь. Михаила и Степан полезли на «горелую гору» копать, чтобы добраться до самого отменного минерала — для пробы...

В Томске, когда Михаила показал Козлову аспидные куски, комендант вновь раскричался, в гневе грозился запереть рудознатцев в холодный подклет, сгноить и забыть. На комья земляного уголья и бровью не повел, будто и вовсе их не было.

И тогда Михаилу окончательно охватило отчаяние.

Наутро, одержимые неким пришедшим за ночь решением, пришли они на городское торжище. Когда народу собралось изрядно — торговцы, крестьяне, солдаты, разный толкучий люд, Михаила взобрался на пустую бочку под позорным столбом, крикнул страшные слова:

— Слушайте все! Мы, вот я, да Степан, да Федор, объявляем за собою «слово и дело государево»! Вяжите нас, ведите куда следует — за нами «слово и дело государево».

И протянул первому бросившемуся к нему солдату руки — вязать.

Теперь перед Василием Козловым стояли связанные не просто рудознатцы,  государевы люди. Они провозгласили в толкучем месте грозные слова, и он обязан был, не тронув их, препроводить в Тобольск, а затем — дальше, в Москву и даже в Санкт-Петербург. Василий Козлов понял, что пропал, и пошел на хитрость. Он велел тут же отправить тех двоих — Костылева и Комарова — в Тобольск, Волкову же сказал:

— А тебя, касатик, не отпущу, поскольку не верю этим,— кивнул за окошко, где во дворе у простых телег собирались в долгий путь Степан с Федором.— Те — местные людишки, в науке рудоведческой могут и ошибиться. А ты рудознатец столичный, ты мне докажешь истинно, есть ли в наших краях руда или нетути ее. Вот сошлюсь с вице-губернатором его превосходительством Александром Кузьмичом Петрово-Соловым — небось слыхивал про такого? — и пошлю тебя к рудным местам с нашим умельцем — есть и у нас не хуже тебя, а ты посидишь пока у меня смирненько. Заодно и поостынешь маленько...