Вокруг Света 1982 № 08 (2503) - [3]

Под ногами снова развороченная земля — в чаше карьера груды камня, щебень, серая пыль, стены карьера разлинованы продольными полосами бурой, серой, коричневой породы. На дне ворочается экскаватор, стоят машины незнакомых мне конструкций.

— Бурильные установки,— объясняет Теверовский.— Готовят шурфы под взрывчатку.

Взгляд неудержимо притягивает панорама гор, открывающаяся сверху. Верхушки самых дальних как бы растворены в синеве, очертания их лишь угадываются. Странно видеть среди зелени лиственниц под ярким синим небом белые снеговые шапки вершин. Веками не знавшая человеческого глаза тайга...

Уже много лет специалисты размышляют над тем, где создавать новую металлургическую базу Дальнего Востока. Среди предполагаемых вариантов в последнее время все большую притягательность приобретает якутский вариант. Южная Якутия — это не только уголь. Здесь открыты мощнейшие залежи железной руды. Такое соседство — редкое явление в природе. Все под рукой — и сырье и топливо. К тому же растет город, подведена железная дорога, создается строительная база. И это еще не все. Начинают даже говорить о возможности создания суперкомплекса, объединив в единое хозяйство нерюнгринские угли и железо с медью Удокана. Похоже, что Нерюнгри станет началом еще более масштабных дел на земле Южной Якутии...

Вся гора, несмотря на красноречивые следы человеческого присутствия, оставляет впечатление довольно безлюдного места. Лишь изредка мелькало

лицо за стеклом встречной машины или мощного бульдозера. И здесь, в карьере, тоже было безлюдно. Вернее, люди есть, три или четыре фигуры двигаются у экскаватора, но глаз, привыкший к обычным размерам техники, не сразу их замечал. Крохотные, едва достигая головами верхушки гусениц экскаватора — а весь он ростом с пятнили шестиэтажный дом,— люди терялись.

Сзади взвыла сирена, я оглянулся и не увидел неба, казалось, что прямо на нас надвигалась какая-то громада: нужно было запрокинуть голову, чтобы рассмотреть кабину водителя карьерного самосвала. Верх его колеса проплыл над крышей микроавтобуса. Самосвал подъехал к экскаватору, еще раз взвыл, и махина экскаватора, неожиданно легко повернувшись на своем основании, раскрыла ковш над кузовом машины. До нас донесся грохот породы. Машина слегка присела под грузом в ожидании следующей порции.

Глядя на спокойную ритмичную работу двух гигантов, я вспоминал кадры кинохроники 20—30-х годов: сотни людей с кирками и лопатами, с тачками в безостановочном движении. Интересно было бы подсчитать, сколько сотен, а может, тысяч людей заменяют эти две машины?

То, что на Севере холодно, общеизвестно. Так же общеизвестно, что «холодно» на языке экономистов означает «дорого». Себестоимость любой произведенной на Севере продукции выше, чем в средней полосе. В том числе и за счет того, что для северян необходимо создавать особые условия жизни, которые могли бы своим комфортом компенсировать тяготы сурового климата. А сделать это невозможно, бесконечно наращивая численность населения на таких гигантах, как, например, Южно-Якутский ТПК. Здесь должна сказать свое слово трудосберегательная политика, иными словами, то, что мы увидели на разрезах в Нерюнгри: вместо колонн из десятков обычных самосвалов несколько 120-тонных БелАЗов, вместо десятка средних карьерных экскаваторов один сверхмощный. То есть вместо сотен работающих в карьерах людей — десятки.

Все это теперь не проекты отдаленного будущего, а сегодняшняя реальность. И, как принято говорить, один из «уроков Нерюнгри». Значение стройки выходит далеко за пределы Южной Якутии. В промышленной зоне БАМа предполагается строительство около десяти таких комплексов. Поэтому Южно-Якутский ТПК, став первенцем БАМа, является еще и своеобразным полигоном, на котором испытываются методы и стратегия освоения севера Дальнего Востока.

Чтобы по достоинству оценить масштабы уже достигнутого в Южной Якутии, нужно уметь постоянно делать поправки на всю ту же северную специфику «холодно—дорого».

— Ох и намучились мы в свое время с этим участком дороги,— роняет мимоходом Теверовский, когда наш «рафик» проносится по самому обычному, ничем не выделяющемуся отрезку дороги.

— Почему?

— Мерзлота,— коротко отвечает

Теверовский, и я вспоминаю аласы.

Перевод на русский этого якутского слова как «таежная поляна» неточен. Когда я впервые увидел аласы в Центральной Якутии, то решил, что это высохшие озера. Довольно обширные поляны, иногда в диаметре до сотен метров, часто с небольшим озером в центре, опущенные на несколько метров ниже уровня земли. Можно предположить, что на этом месте десятки, а может, сотни лет назад кто-то развел костер или просто вскопал землю, тем самым очистив от травы, мха, опавшей хвои — того, что экологи называют термоизоляционным покровом. Жаркое летнее солнце нагревало эти проплешины, и мерзлота в этом месте протаивала. Началось проседание почвы — процесс многолетний и необратимый. В результате тысячи аласов в якутской тайге. В Нерюнгри мерзлота расположена островками, но нрав ее неизменен — дороги «плывут», кубометры грунта проседают и проседают неведомо куда. Легко представить, что имел в виду Теверовский, говоря о дороге. И если даже малое, эти два-три километра дороги, дается с таким трудом, чего же тогда стоят все эти карьеры