Вокруг Света 1982 № 07 (2502) - [16]

Мало того, Груздев, проведя в свое время ряд опытов, убедился, что в зерне полеглых растений становится меньше белка — того драгоценного белка, которым, в сущности, держится сама пищевая сила пшеницы и кормовая ячменя.

Вот почему, пролетая над «полосатым» полем, он и отметил его на карте как неблагополучное. В «полосы» попало слишком много удобрений, и потому растения здесь наверняка сильно полягут.

При этом Груздев отлично понимал, что полегание хлебов нельзя связывать исключительно с массовым применением азотных туков. Нет, просто повышенные их дозы в конечном счете делают предуборочную ниву (вот ведь какой парадокс!) более уязвимой при набегах ветров и ливней, от которых во все времена несли урон поспевающие хлеба. Земледельца всегда одолевала забота: как избавиться от этого лиха?

А действительно, как? Вывести неполегающие сорта? Еще лет двадцать назад считалось, что это единственный путь. Проблема даже стала казаться почти решенной, когда селекционерам начали удаваться карликовые пшеницы — те сочетали крупный колос с укороченным стеблем.

Вообще-то низкорослую пшеницу издавна возделывали в Японии, Индии, Тибете. Но у индийской был мелкий колос, а тибетская давала щуплое зерно. И все-таки еще в начале нашего века азиатскими карликами заинтересовались в Италии. Там и вывели первую озимую пшеницу с невысоким стеблем, ставшую одной из прародительниц нынешней знаменитой кубанки Безостой-1, в посевы которой сейчас вглядывался Груздев, прильнув к своему иллюминатору.

Увы, на полях, очень хорошо удобренных, даже карлики, случалось, полегали.

Селекционеры, разумеется, продолжали совершенствовать свои карликовые сорта, укрепляли стебли. Но такая переделка растений — занятие кропотливое и долгое.

Химики — вот кто попытался разом разрубить сей гордиев узел.

...Ветер за бортом самолета заметно усиливался. Легкая «аннушка» то вдруг всем фюзеляжем вздрагивала, врезавшись в плотный воздушный поток, будто что-то задевала днищем, то ухала в воздушную яму или начинала по-утиному переваливаться с боку на бок. Но Груздев не страдал от таких воздушных передряг, переносил их хорошо...

Да, химикам удалось разрубить гордиев узел. Они создали радикальное средство против полегания злаков — ретардант.

А началось вот с чего. В 1960 году американский профессор Н. Толберт, изучавший обмен веществ у растений, обнаружил, что у его подопечных под действием одного из органических соединений хлора несколько укорачиваются стебли. Неожиданный эффект показался ученому примечательным, и он запатентовал свое открытие, хотя совершенно не представлял, найдется ли ему применение. Однако патент на полке не залежался. Всего через год его с успехом использовал австрийский профессор Ганс Линзер. Веществом, указанным Толбертом, он опрыскал посевы на опытном поле, и именно на нем пшеница не полегла. А ведь дозы удобрений и урожай были высокими, лето же выдалось дождливым.

Скоро препараты, обладающие таким полезным действием, стали называть ретардантами, то есть замедлителями. Они тормозили рост нижней части стебля — тот раздавался вширь и получался короче, а соломина у злаков становилась намного прочней. В садах ретардант «заставлял» груши, яблоки и особенно цитрусовые приносить хороший урожай не через год-другой, как обычно, а каждое лето. Он делал прочнее стебельки у цветов — даже срезанные, они дольше не вяли.

Успех первого ретарданта был просто феерическим. В короткий срок его начали выпускать во многих странах. В том числе и у нас — под названием тур. Этому, разумеется, предшествовало тщательное исследование свойств препарата.

Вот о результатах такого изучения, в частности, на поливных землях и узнал Груздев. Им занималась Лидия Дмитриевна Прусакова из Института физиологии растений АН СССР. Тогда они и не предполагали, что со временем взаимный обмен идеями перерастет в серьезное научное сотрудничество.

В ту пору студента Груздева заинтересовали три обстоятельства. Первое: ретардант и в самом деле радикальное средство против полегания ряда злаков. Второе: действие препарата на качество зерна не вполне ясно. И третье: на ячмене и овсе он дает осечку. «Почему?» — задался вопросом Груздев. Но готового ответа не получил.

И он решил добыть его сам. Самонадеянность? Наивная вера молодого, комсомольского возраста человека, что секреты природы открываются с такой же легкостью, как обложки учебников? Ни то, ни другое. Студент располагал неплохими возможностями: в учебном хозяйстве Тимирязевки в достатке делянок для опытов, а в лабораториях факультета — первоклассное оборудование для биохимических исследований. Но самое главное — Леонид Груздев оказался неплохо подготовленным к научной работе. Он вырос в семье, где проблемы агрохимии были не только предметом профессионального интереса, но и настоящим увлечением. Не случайно оба младших брата Леонида — как и он, коренные москвичи — тоже избрали себе профессии, близкие к сельскому хозяйству.

И еще. Руководителем кружка студенческого научного общества, где занимался Груздев, был профессор Борис Павлович Плешков — продолжатель школы академика Д. Н. Прянишникова, заложившего основы советской агрохимии. В кружке поощрялась самостоятельность и высоко ценилась эрудиция.