Вокруг Света 1982 № 02 (2497) - [30]

У каждого брата по четыре акра земли. Выращивают пшеницу, просо-джовар, кукурузу, земляной орех, хлопок, грэм, масляничное растение тил. На продажу идут только хлопок и земляной орех.

Семьи помогают друг другу на полевых работах, дают своих волов для пахоты или поездок на базар тем родственникам, у которых нет тягловой скотины. А если попросит помощи кто-нибудь со стороны, берут плату.

Живут муния в этих местах с незапамятных времен. Братья не знают, было ли когда-нибудь в прошлом у их рода больше земли, чем сейчас.

Знают ли в Нейятапре, что у бхилов по законам есть привилегии?

— Да, знаем, что для наших детей полагается бесплатное образование, но во всей деревне — двое школьников. Оросительные каналы до нас не дошли, ни субсидий, ни займов не получали. Да и брать бы не стали, пока сами себя в состоянии прокормить. В долги влезать не желаем. Хорошо, что никому не должны.

— Кто ваши соседи, и как вы к ним относитесь?

— В соседней деревне Васиндра живут люди из касты лабана. Это не племя. Хорошие люди, работящие. Такие же бедные, как мы. Живем с ними дружно. Обижаемся только, что их взяли на работу на строительство плотины, а нас нет, хотя наша деревня и ближе.

Примерно в полукилометре от Нейятапры на речку, которую я издали принял за большой овраг, наступала грунтовая дамба. Возле нее несколько мужчин кромсали кайлами землю, а женщины оттаскивали к краю дамбы в плоских подносах, поставленных на голову, землю с камнями. Это и были лабана.

Запруда соберет воду и оросит поля пятидесяти девяти деревень — почти полторы тысячи гектаров земли в один сезон, тысяч пять — в другой. Все подсчитано до гектара. Под затопление готовят шесть деревень бхилов. В те дни с жителями этих деревень власти вели переговоры: хотите — дадим равноценную землю в другом месте, хотите — денежную компенсацию. Бхилы с ответом медлили. Может быть, размышляли, что выгоднее. Но больше всего потому, что не хотелось им покидать обжитые места.

Солнце уже давно скрылось за серо-коричневыми холмами, четко обозначив черные силуэты редких деревьев и мемориальные камни — память предков-бхилов на высоком уступе над рекой.

Еще год, два, и мемориальные камни на берегу утонут навсегда вместе с шестью деревнями. Будут ли бхилы тосковать по ним? Возможно. Но тоска по своему полю, где крестьянин знает каждый дюйм, будет наверняка гораздо сильнее: Однако в десять раз больше деревень получат драгоценную воду для второго урожая в году.

И в этом весь смысл происходящего...

Игорь Ковалев Дели — Москва

Око циклона

Коварный циклон, примчавшийся со стороны Гренландии, запер нас на хрупкой льдине в районе Северного полюса в двух тысячах километров от береговых баз воздушной экспедиции «Север». Ураганный ветер заковал оба самолета в ледяные панцири, и мы уже начали терять всякую надежду на взлет...

В полумраке палатки трое — командир самолета Гурий Сорокин, пилот-инструктор Владимир Мальков и флаг-штурман экспедиции «Север» — автор этих записок. Все остальные на штормовой вахте. Сквозь вой ветра изредка пробивается бодрый стук аварийного мотора — радист дежурного самолета собирает очередные данные о погоде на других ледовых базах, островах и побережье. Этот ритмичный стук поднимает настроение: Большая земля напряженно следит за нами.

Неожиданно раздается глухой рокот, идущий, кажется, из самых глубин океана. Мальков тут же выскакивает из палатки. Минуты через три, весь облепленный снегом, возвращается.

— Далеко. Милях в пяти на северо-востоке.

По его обожженному арктическим солнцем и стужей медно-красному лицу стекают ручейки тающего снега.

— Плохо, что с наветренной стороны. Может быстро докатиться сюда,— всматриваясь в настороженные глаза Малькова, замечаю я.

— Моторы под чехлами горячие, их мы время от времени прогреваем. Если валы торошения будут приближаться, уйдем! Самолеты облегчены и стоят строго против ветра. Как на старте.

— А где ты сядешь в такой кутерьме? Да и взлетишь ли? Машины обледенели, а льдина вся в передувах,— возражает Малькову Сорокин.

Все замолчали. Со злым нетерпением, по-звериному ревел ветер, стремясь опрокинуть палатку, снести ее. Мелкие снежные кристаллики, пробившись через двойные стенки, белой пылью ложились на стол, на разложенные карты, ящик с хронометром и секстант. Синее пламя газовой плиты было бессильно поднять температуру — на уровне стола всего лишь минус два градуса.

— Я понимаю,— после глубокого раздумья ответил Мальков,— всю безрассудность риска. Но там гибнут люди. Именно нам поручено выручить их. Будем рисковать...

— Над ними уж два часа ходит кругами самолет Черевичного. Наверняка потерпевшим сбросил все необходимое для жизни,— перебивает Малькова Сорокин.

— Но почему Черевичный не садится? — не сдавался Мальков.

— Возможно, сломана льдина или не позволяет погода. Иван Иванович и штурман Вадим Падалко умеют мастерски садиться на дрейфующие льды. По-видимому, им мешают самые серьезные причины,— ответил я.

— Больше шести часов они не смогут барражировать над ними, ведь самолет не цистерна с горючим. Если Черевичный уйдет, нам будет трудно, очень трудно обнаружить людей на дрейфующем льду, испещренном черными разводьями. Радиостанции-то у них нет...