Вокруг Света 1981 № 03 (2486) - [26]

— А кто тебя мастерству обучил, дядя Степан? — спрашиваем.

Он смеется.

— Медведь по имени Михаил, по отчеству — сын Потаповю. — И байку завел, я его байку хорошо помню. — Мой отец, говорит, тоже столярным ремеслом промышлял. И вот летом как раз из этой кладовки столярный инструмент был украден. Отец посмотрел на сломанную дверь, головой покачал, говорит: «А вор-то — медведь. Вот вражина, без инструменту меня оставил. Не идти же к нему в лес. Задерет ишшо…» А было мне тогда двенадцать лет. Умишка мало было принакоплено. Как же, думаю, жить то будем, коли инструмент у отца украден?

И пошел я в лес. Тропка знакомая, можжевеловые кусты стоят по сторонам, большие камни валуны, дождями обмытые, ветрами обдутые, стоят. Иду я, и не страшно мне вроде Дальше мхи пошли, ели темные, высокие, лапы еловые все небо закрыли. Свечерело. Тут я испугался и закричал:

— Михаил, сын Потапов, где ты?

А из чащобы мне и отвечают:

— Тут я, тут. Верно идешь, чадушко. Подхожу, гляжу — низкий дом, из крупных сосновых бревен сложенный. Вот окно, рамы в нем нету, а из окна медвежья голова торчит. Лапой хозяин меня манит и говорит:

— Заходи, парень, не бойся.

Вот захожу я в избу. Батюшки! В избе три верстака, инструменту всякого погибель. И заготовки разные

— Вот видишь,— говорит медведь,— бочата. Сам я их сделал. Эти под грибы, солить на зиму буду. Эти под ягоды. Клюкву, морошку сюда класть буду.

— Хорошо ты работать можешь, Михаил Потыпыч,— говорю.

Он сел на чурбак, вздыхает:

— Все бы хорошо, одного не могу — резьбу на дерево наводить. Когти, они, вишь, не пальцы, нету от них большой тонкости в работе.

Я спрашиваю:

— Откуда у тебя, Михаил Потапыч, эдакое умение? Сроду не слыхал, чтобы медведи столярным делом занимались, не в обиду тебе будь сказано.

Завздыхал медведь, носом засопел:

— Вишь ли, парень, был я когда-то хорошим мастером. Таким хорошим, что слава обо мне шла великая. И никто не мог делать работы такой тонкости, какие я умел. Мебель украшал я искусными узорами, шпоны деревянные разными красками красил. Бывало, и не поймешь то ли это стенка буфета, то ли картина неописуемой красоты.

Многие мужики смышленых своих мальчонок в ученье мне предлагали. А я не брал. Нехорошую гордость возымел чтобы в мастерстве этом никто меня не превзошел и чтобы осталась обо мне слава как о непревзойденном мастере.

Иду я как-то по лесу. А навстречу мне — страшной, косматой — лесовик! Я струхнул маленько, однако виду не подал.

— Здравствуй, мастер Михайло,— говорит лесовик и руку мне протягивает — коряжину сосновую.

— Здравствуй, батюшко лесовик,— отвечаю я и за эту самую лапу с ним здороваюсь.

— Ты чего же это, мастер Михаил,— спрашивает лесовик,— учеников то к себе не берешь?

— А уж это дело моею. Хочу — беру, а хочу — нет.

— Не согласен,— говорит лесовик — Это дело не только твое. Помрешь ты, и оборвется ниточка твоего таланта, и людям не будет от него никакого проку. А талант пресекать нельзя. Смотри, мастер Михайло, коли ученика не возьмешь, осерчает на тебя сила лесная.

— А мне лесная сила без надобности,— говорю я и эдак смело иду себе вперед, с лесовиком не попрощавшись.

Иду, иду, вдруг вроде бы ногам в лаптях неудобно стало, несподручно как-то. Сел на траву, разул лапти. Батюшки! Вместо ног-то у меня медвежьи лапы. И в минуту другую весь я шерстью оброс. Вот как меня сила лесная за пустую гордыню наказала! С той поры я живу в лесу. А вот коли заведется у меня ученик, снова в чело века я обращусь и прежним мастером стану.

— Дак заведи себе ученика-то,— говорю.

— Как его заведешь? Чуть парнишка меня завидит, тут и бежать. А коли я еще голосом человеческим заговорю, дак он с перепугу-то мимо родной деревни пробежит.

Так вот и стал я медвежьим учеником. Неделю у него проработал и так-то скоро столярному делу научился. И ушел домой.

А еще через неделю пришел в нашу деревню мастер. Пожилой, бородатый, веселый такой. Говорит, хожу, карельскую березу ищу. А мне все эдак лукаво да ласково подмигивает. Я и думаю — наверное, тот самый мастер, который медведем был.

Так вот, ребятушки, сказка, она, конечно, выдумка. Да только выдумка с большим смыслом. С наукой житейской. Талант человека не только ему принадлежит. И кто талант свой ценит, распространять его должон. Так что, коли выучитесь да станете мастерами, не храните его, как серебро в подголовной шкатулке. Учите молодых расторопных.

Ефимыч помолчал немного, глядя, как тихий отсвет зари широкой золотистой полосой ложится на гладь озера, вздохнул.

— Годы человеческие что кони ретивые. Быстро мчатся. Глаза закрою — будто вовсе недавно детство мое чистоглазое в этих вот родимых краях на одной ножке скакало. А теперь я дед матерый... После встречи-то с мастером Синявиным у меня большая охота была резьбой да столярным делом заняться. А отец у меня нравом был крут. «Ты,— говорит,— хорошее дерево испортишь, рано тебе». Инструмент в руки не давал. Выпросил я тогда у нашего великогубского сапожника ножик с острым концом. И начал резные узоры наводить где только мог. На бревнах, на корыте, из которого куры корм клевали. Однажды осмелел, на двери вырезал «солнечный цветок» — круг с розетками. Тут отец появился, хвать меня за ухо. «Нос у тебя не дорос, чтобы на таком серьезном деле, как изба, резьбу резать. Сперва вырасти, мастером стань, а потом уж с острым железом к избе подходи». Побежал я весь в слезах к мамке утешения искать. Она меня приласкала, потом шепотом говорит: «На чердаке старая прялка валяется, вот ты ее и разукрась. Только чтоб отец не знал». Я так и сделал. Потом как-то мамка взялась прясть с этой прялицей. Отец покосился: «Кто это такие узоры навел?» А мамка говорит: «Да ты небось подарил мне, когда невестушкой была. Знать, любовь такая была великая, что узоры-то до сих пор свежие да молодые, будто вчера резал». — «Хорошо шутишь, матушка,— говорит отец.— Да я уж помню, что и узоры я не те резал, да и сгорела прялка-то в тот год, когда от молнии великий пожар был на деревне». — «А все равно без нашей любови не появились бы вот эти узоры красивые». Отец на меня покосился и более ничего не сказал. А потом сам сходил к мастеру Синявину, попросил, чтобы он меня в ученье взял.