Вокруг Света 1981 № 01 (2484) - [25]

С востока клубится сиреневая мгла — ничего не разглядишь в ней, проблескивают только самые крупные звезды. Вдруг мощный купол света опрокидывается из зенита, бахрома его полощется, как от ветра, стенки из зеленого ливня ходят ходуном. Северное сияние. Мороз загоняет под крышу. Но через несколько минут не выдерживаем, выходим опять. Световой шатер переливается малиновым и тускнеет, а на смену ему бьет из-за горизонта ярко-зеленый столб…

Так меняется ночь, с каждым часом переходя свои рубежи.

...Утром разбудил Барон — он заглядывал в тусклое оконце и царапал стекло лапой: пора, мол, вставать, лежебоки, впереди трудный день! Позавтракав, мы отправились в первый разведывательный маршрут, на поиски берлог.

С перевала Дрем-Хед открылся весь — от каменистых, черных, промороженных вершин до мягких, убаюканных ветрами распадков. Окруженный с двух сторон низкой полосой тундры, а с двух других морем, он возвышался в пустынном пространстве, в оранжевом мареве, как средневековый, засыпанный белым песком, давно вымерший город. Но жизнь здесь была. Мы знали, что на этих склонах и террасах, под покровом снега, лежат и даже передвигаются большие, сильные звери, а рядом с ними ползают их дети. Каждую осень несколько десятков медведиц приходят сюда из просторов Ледовитого океана, выбирают место для берлог, закапываются в снег, полярный ветер наносит над ними крышу, и там, под снегом, они выводят потомство. Сюда ведет их природный инстинкт...

Мы знали: звери есть, но где?.. Пока матуха не вскрыла свое убежище, обнаружить ее почти невозможно. Если, конечно, не провалишься в какую-нибудь берлогу с очень тонким потолком.

Целый день бродили мы по горам, отмечая мало-мальски подозрительные места, но ничего не нашли. Все это время Барон сновал челноком, поперечными галсами, успевал и обследовать склоны, и навестить каждого из нас — лихо, с разбегу бросался на грудь: как, мол, порядок? Пошли дальше? Его морда покрылась светлой опушкой инея. На крутых обледеневших скатах лапы его заплетались и скользили — не раз он кубарем летел вниз.

Уже на обратном пути мы услышали его громкий призывный лай. Он крутился и прыгал вокруг одной точки, разрывая ее лапами, совал морду в снег и тут же отскакивал, словно поддетый невидимой ногой. Подойдя ближе, мы расслышали приглушенное снегом грозное шипение...

Так дальше и пошло. Почти каждый день наш разведчик обнаруживал новые подснежные логова и все их запоминал. Потом нам чаще и чаще стали попадаться на склонах темные округлые дыры — это означало, что настал срок медведицам выводить малышей на свет.

Начальник нашего отряда Станислав Беликов объявил: начинаем мечение. Состоялся «военный совет»: распределили обязанности, обговорили возможные неожиданности, приготовили снаряжение. Не последняя роль в наших расчетах отводилась Барону.

Для начала мы выбрали очень удобную берлогу: недалеко от избушки, на невысоком пологом склоне. Все шло строго по плану. Барон лаем дает понять, что берлога обитаема.

Один из нас, взяв лопату, осторожно приближается к отверстию и забрасывает его снегом. Другой стоит рядом, с ружьем, заряженным «летающим» шприцем. В шприце — специальный препарат парализующего действия. Двое других — с карабином и ракетницей — поодаль, на страховке.

И все бы хорошо, если бы не Барон. Слишком уж он усердствовал: заскакивал в берлогу, а потом стремительно, задом вперед вылетал из нее и, конечно, разбрасывал тот самый снег, которым мы пытались закупорить отверстие. Отвести бы его, но куда? Вот проблема! Наконец укрепили у подножья горы шест и привязали к нему.

Снова «запечатываем» берлогу. Теперь надо открыть ее, но уже в нужном для нас месте. Щупаем наст длинной пикой, пока она не проваливается в пустоту. Тут и долбим щель. Потолок достаточно толст, так что медведица не выскочит наружу. Из берлоги бьет спертый звериный запах, мы видим под собой три черные точки — нос и глаза медведицы. И стоит матухе повернуться, как шприц с красным хвостиком уже торчит в ее боку.

Десять минут ожидания, пока препарат подействует, — и мы раскапываем берлогу. Когда медведица лежит обездвиженная, в ее позе, мохнатых «штанах», широких, разжатых лапах есть что-то трогательное: кажется, это человек силой злых чар превратился в зверя. И мается он в звериной шкуре, и тяжко ему, да ничего не поделаешь... Чуть дальше из темного лаза выглядывают два пушистых шара — медвежата.

Мы спешили, через час матуха должна была прийти в себя, а дел невпроворот: надо было поставить на уши всем троим метки, обмерить зверей и берлогу, взвесить малышей. С медвежатами возни хватало. Стоило протянуть к ним руки, они начали отбиваться, кусаться и пронзительно верещать. Этого Барон уже не мог выдержать. Обида захлестнула его. Как! Искать и добывать вместе, а плоды победы вкушать без него? Он сорвался с привязи и, нервно дрожа, махнул к нам в берлогу. Пришлось водворить его на место. Так повторялось несколько раз.

Медвежата, устав рычать и кусаться, подчиняются силе и начинают жаловаться, плакать, откровенно и обиженно. Мать рядом — тычутся в нее, но она недвижна, непонятно, что с ней. Остается спрятаться в угол берлоги, прижаться друг к другу и уснуть, забыться. Ведь они не знают, что скоро, совсем скоро мать придет в себя, накормит, согреет, успокоит и все будет хорошо…