Вокруг Света 1980 № 10 (2481) - [46]

Мы стояли и ждали.

Через пятнадцать минут вспыхнуло. Грохнуло. Поднялся огненный столб. «Тигрис» запылал.

Он горел долго, долго, долго. Горел мостик, где мы сражались с веслами и компасом. Горела хижина, где мы обедали, отмечали праздники и порой незло ругались. Горела корма — обиталище маленьких крабиков, которых мы прозвали Федей и Машей.

Долго держалась мачта — непонятно на чем. Она рухнула, когда «Тигрис» начал светиться изнутри.

И вот уже нет ни мостика, ни хижин, ни мачты. На водной глади залива Таджура горел стог сена — ярко и жарко, как способна гореть сухая трава.

Мелькнула мысль: боже мой, ведь за все плавание и не подумали ни разу, что на судне может случиться пожар!

Понемногу огонь утихал, тьма сгущалась. И к лучшему. Нам всем в эти минуты нужна была темнота...

Мы сели на яхту, сопровождавшую нас, и вернулись в порт. По пирсу метался Петрос. Он был вне себя.

— Юрий, что вы со мной делаете? Я чуть не получил инфаркт! Это же ужасно! Почему вы мне ничего не сказали? Я сидел возле дома, любовался закатом и вдруг увидел этот огромный столб дыма, и взрыв какой-то, и пламя... Сразу же радио Джибути передало, что «Тигрис» горит и судьба экипажа неизвестна. Представляете, что я пережил?!

Что я мог ему сказать?

— Петрос, прости...

Сели в машину, поехали к нему.

Немедленно вышли в эфир. Я сообщил о событиях, которые произошли, диктовал Открытое письмо Тура Хейердала Генеральному секретарю ООН Курту Вальдхайму, и Валерий Аганбеков в Ессентуках все это записывал, и записывали в Москве.

...Сейчас ясно, что мы совершили большую глупость. Нам надо было послать Би-би-си к чертям и широко разрекламировать сожжение. Созвать газетчиков, журналистов, трубить во все трубы: «Мы против войны. В знак протеста мы сжигаем «Тигрис». Приезжайте, смотрите!» Вот тогда мир воспринял бы случившееся иначе. Но мы, повторяю, были настолько усталые, растерянные, настолько потрясены прощаньем с «Тигрисом»...

Открытое письмо Тура так никто и не открыл. Когда я позже приехал в Норвегию, обо мне в газетах писали: «Сенкевич прибыл защищать Хейердала» — и допытывались, что я думаю по поводу бесславного финала экспедиции. Я отвечал: «Об этом четко заявил Хейердал. Где у вас опубликован его документ? Где ваша свобода печати?..»

Как мог выразить свое отрицание милитаризма Тур Хейердал, не государственный деятель, не официальное лицо, а всего лишь руководитель маленькой экспедиции?

Он выразил его единственным доступным ему способом: не оставил «Тигрис» гнить в окружении дредноутов на военно-морской базе. Это был «протест по Хейердалу»...

Охрана аэропорта в Джибути была поручена сослуживцам Лорда. Сдаешь багаж, оформляешь билет, едешь в автобусе на посадку. Недалеко от самолета автобус останавливается. Просят выйти. Перед тобой гора чемоданов. Вокруг — кольцом — легионеры в шортах, камуфлированных куртках, касках с сеточкой. Стоят, расставив ноги, глядят поверх тебя, пальцы — на спусковых крючках автоматов.

Каждому предлагают опознать свои вещи. Опознанное грузят на тележку и в самолет. Гора уменьшается. Чиновник ждет: не окажется ли чемодана, хозяин которого раздумал лететь. Предосторожность против воздушного терроризма.

Так мы расставались с Джибути: камуфляж, каски, каменные легионерские лица, стволы, направленные тебе в живот.

На высоте зрение обостряется — странный эффект, его первыми заметили космонавты. По линейкам автострад ползли танки. Из шахт высовывались остроносое головки ракет. Клубились пробные облачка ядовитого газа.

Но я видел в иллюминатор и другое. Танкам преграждали путь демонстранты. Стаи голубей сбивали ракетам прицел.

Человечество смыкало ряды. Где-то в общем строю на краю горизонта крошечной яркой звездочкой пылал наш «Тигрис».

Юрий Сенкевич

Последний козырь. Реймонд Хоухи, Роджер Бинэм

П ол Макэлрой проснулся ровно в шесть утра, Проделав комплекс привычных физических упражнений и докрасна растеревшись после душа, он направился в кухню и впервые познакомился с содержимым полок, шкафчиков и холодильника. Он не спеша приготовил кофе и кое-что из еды и, поставив все на поднос, отнес в комнату. Помещение понравилось ему вчера с первого взгляда, и теперь он понял почему. Комната была свободна от лишних вещей и предназначена для работы, словно кабина планера. Ничто не напоминало ему о полном безделушек и ненужной мебели доме.

Выпив кофе, Макэлрой открыл в «Правилах внутреннего распорядка» раздел «Почтовое обслуживание», быстро пробежал его глазами и сел за письменный стол. Он исписал чист, сложил, засунул в конверт и, надписав адрес жены, не заклеивая, положил в коробку с наклейкой «Почтовая цензура». Потом он прикрепил к лацкану пиджака опознавательную пластинку, сунул в карман вызывное устройство и несколько минут изучал план форта Детерик.

Лаборатория молекулярной биологии находилась в полумиле от жилого блока, и Макэлрой решил, что лучше прогуляется, вместо того чтобы ехать на небольшом электромобиле. С десяток их стояло ровным рядком возле дома. Здание, где ему предстояло работать, оказалось длинным, одноэтажным и вообще невзрачным на вид. На стальной двери в фойе висел квадратный серый ящик, рядом с которым помещалось объявление, озаглавленное «Процедура допуска». «Вставьте вашу карту-ключ в отверстие. Когда загорится красная лампочка, назовите свое имя, отдел, должность в этом порядке и разборчиво. Если вход вам разрешен, загорится зеленая лампочка и дверь автоматически откроется. Скрытые телевизионные камеры так же передают ваше изображение, которое проверяется дежурным офицером.