Вокруг Света 1979 № 09 (2468) - [24]

— Откровенно говоря, я долго думал, что здесь все может кончиться тем, что произошло в Чили, — признается мой собеседник. — Ведь разговоры о демократии — это одно. А когда власти и карману буржуазии угрожает что-то реальное, тогда она хватается за оружие и убивает всех подряд. Сколько раз мне приходилось воочию убеждаться в этом! Но, как видите, я все же здесь...

Сравнения с Чили; аналогии с Грецией, где «хунта черных полковников» в свое время пресекла процесс робкой демократизации; сопоставления с Португалией, где сдвиг влево после «революции гвоздик» сменяется сдвигом вправо, — все это мелькает в беседах с испанцами. Для них все это не отвлеченный исторический опыт, а нечто близкое, наталкивающее на соответствующие практические выводы. Испания вышла на рубеж послефранкистской эпохи и демократизации, обогащенная опытом других стран, родственных ей по языку или характеру. И это, надо думать, сыграло свою роль в том, что государственный корабль Испании после смерти Франко прошел по узкому фарватеру давно назревших реформ, избежав мелей и рифов в виде государственных переворотов и генеральских путчей. Во всяком случае, таково мнение дона Сигфридо.

— Вы знаете, — говорит он, — что поразило меня в Испании больше всего после долгих лет отсутствия? Сами испанцы, новое поколение. Они стали предприимчивы, как американцы, прагматичны и расчетливы. В этом есть свои плюсы и свои минусы. Многое" потеряно от той патриархальной и старозаветной Испании, которую я знал. Да и внешне страна изменилась: экономический бум преобразил ее, сделав похожей на другие западные страны. К плюсам я бы причислил и то, что в политике испанцы, прежде вспыхивавшие словно порох, стали спокойнее и осмотрительнее. Здесь, конечно, сказался не только чужой, но и свой трагический опыт. Я бы никогда не подумал прежде, что мои земляки способны научиться искусству компромисса в политике...

Действительно, в Испании постоянно сталкиваешься с двойственностью отношения ко всему происшедшему после смерти каудильо: один и тот же человек в разговоре с тобой с гордостью укажет на то, что с самыми одиозными проявлениями франкизма покончено, но тут же признает, что фактически не так уж много в стране изменилось, если мыслить категориями политэкономии. Невольно думаешь поэтому, что у «медового месяца» послефранкизма оказались свои пределы и противоречия могут обостриться вновь. Что ж, время покажет...

В разговоре с доном Сигфридо — как и со всеми, с кем мне приходилось беседовать в Валенсии, — большое место занял национальный вопрос.

По существу, валенсийцы, конечно же, чувствуют себя испанцами, и даже самые радикальные из них не мыслят существования вне Испании, хотя все они бережно хранят свою самобытность. Однако долгие годы франкистский режим пытался искоренить эту самобытность провинций и районов страны, подстричь всех под одну гребенку «единой и неделимой» Испании. Между тем как раз угнетенные и притесняемые провинции, если не считать отсталой Галисии, то есть Каталония, Страна Басков, Валенсия, всегда были более развитыми индустриально и аграрно областями, чем Кастилия, на сухом плоскогорье которой расположен Мадрид — город министров, ведомств, банков и офисов. Фактически уже к последним годам жизни Франко его абсурдная национальная политика потерпела крах. Провинциям удалось добиться признания своих языков, культур, традиций, категорически запрещенных в первые годы после разгрома республики. Следующий шаг был сделан после смерти каудильо. В конституций право на автономию, то есть возможность решать самим внутренние вопросы с учетом местных условий, зафиксировано не только за областями с ярко выраженными этническими и языковыми особенностями, но и за любыми районами страны, например, за Андалузией, имеющей свою характерную специфику, но не населенную национальным меньшинством. Вопрос теперь сводится к уточнению деталей, разграничению прерогатив центральной и местной властей. А это уже дело кропотливой работы и очередной притирки разных точек зрения.

В Валенсии, во всяком случае, вопрос уже не стоит столь остро, как в прошлом.

«Форд» в Альмусафе

Городок Альмусафе примечателен тем, что здесь в начале 70-х годов американская компания «Форд» построила крупный автомобильный завод. Накануне мой знакомый, инженер Рамон, работающий на этом предприятии, договорился с администрацией, что он покажет его советскому журналисту. Правда, мой провожатый полон сомнений.

Не в том, что администрация не сдержит своего слова. Раз обещано — все должно быть «о"кэй». Вопрос в другом: за несколько дней до этого персонал «Форда» разделился на два лагеря — одни считали, что следует объявить забастовку, другие не соглашались. Как раз сегодня этот вопрос должен был решиться.

— Я работал на разных автомобильных заводах, — рассказывает по дороге Рамон, — и могу вас заверить, что «Форд» — это предприятие совершенно исключительное в условиях Испании. На нем не только новейшее американское оборудование, но и ключевые посты заняты гражданами США. Тут вообще царит совершенно особый дух. Заработная плата значительно выше. Для инженеров и мастеров есть возможность учиться и стажироваться в других филиалах фирмы за границей. Все это ставит нас в особое положение. Но главное — здесь идет постоянная, непрекращающаяся «промывка мозгов» с применением последних достижений мировой социологии и психологии — «промывка», на которую американцы, надо признать, большие мастера. Они внушают административным служащим, инженерам и простым рабочим, что все они — «одна большая семья». А раз так, любые разговоры о классовых и прочих различиях, мол, выдумки марксистов. Прежде всего нужно быть патриотами «Форда», потом уже Валенсии и Испании. Тех, кто не согласен, увольняют, а ведь сейчас безработица очень велика, и перспектива очутиться за воротами никого не привлекает. Поэтому и разгорелась такая острая борьба вокруг вопроса о нынешней забастовке. В ход были пущены все средства — от запугиваний до щедрых посулов. Чем кончится дело, неизвестно...