Вокруг Света 1978 № 08 (2455) - [30]

На реке работали только добровольцы. Меняясь через каждые полчаса — больше невозможно было продержаться в этом аду, — ритмично поднимая и опуская на совесть закаленные ломы, они скалывали лед, выдалбливая чуть ниже первого порога разведочные лунки. С пологого в этом месте берега, на котором длинной цепочкой уже выстроились машины с грузами, пришедшие по зимнему первопутку на створы, можно было подумать, что там, на льду, работают какие-то роботы, издали похожие на людей. Вверх-вниз. Вверх-вниз. И так бесконечное число раз. Потом те двое, что били лунку, торчком втыкали в наст ломы и бегом бросались к берегу, к спасительной палатке, в которой потрескивала дровами докрасна раскаленная печка. Бородатые, с обмороженными лицами, они, сбросив меховые рукавицы и овчинные полушубки, вытягивали над пышущей печкой руки, стараясь как можно больше ухватить живительного тепла.

А на смену по насту реки уже шла новая пара.

Антонов и Попов почти не уходили с реки. Обмороженные и одеревенелые, они подолгу, как два колдуна, сидели над каждой лункой, промеряя толщину льда, ругаясь на ветру глухими от шерстяных масок голосами.

Лед был тонок. Тонок, несмотря на гнетущие морозы и вроде бы такую длинную уже зиму. В особо опасных местах делали лежневки — раскладывали по льду срубленные на берегу лиственницы и заливали их водой, накачивая ее ручной помпой из выбитых прорубей. Надо было пройти четыре километра! Четыре! И в любом месте могли оказаться промоины, а это... Антонов закрыл слезящиеся от колючей поземки глаза, на долю секунды представил, как рушится под тяжестью бульдозера ледяная толща, как, вырываясь из ледяного плена, закипают над капотом бешеные мутные струи... Нет! Нет, нет и нет.

Словно поняв мысли Антонова, Максим тронул его за рукав полушубка, сказал хрипло:

— Вы, Иван Алексеевич, не бойтесь. На тот берег идти надо, и, кроме меня, это никто не сделает. Машины, — он кивнул на замершие тяжело груженные ЗИЛы и «татры», — ждать не будут.

Вечером этого же дня в полевом дневнике Антонова появилась запись: «Остановилась еще одна буровая установка. Еще несколько дней, и встанут работы по разведочной штольне. Срочно требуются компрессоры и новое оборудование. Работы находятся под срывом. Обсудив с Орефьевым возможность риска, разрешил Попову идти на правый берег. Всю ответственность беру на себя».

* * *

Под грязным слоем воды скрылись рычаги управления, приборный щиток. От нечеловеческого холода, стальным обручем сковавшего тело, мелкой дрожью стучали зубы. В голову лезли черт знает какие мысли, и тяжелый гнетущий страх рисовал самые невероятные картины. Максим представил себя заживо погребенным в этом железном гробу и бесчувственными пальцами схватился за ручку левой дверцы. В какую-то долю секунды он решился попробовать вновь выбраться из кабинки, но вовремя одумался и медленно отполз по залитому водой сиденью. «Надо ждать. Ждать. А чего ждать? Когда вода затопит кабину и можно будет открыть правую дверцу, вряд ли хватит сил выбраться отсюда». Максим жестко сцепил зубы, чтобы хоть как-то отвлечься, заворошил в памяти прошлое. «Неужели прав был Антонов?.. Да нет же. Нет! Машины пошли на правый берег. Не остановлены работы на буровых. Просто я потерял чувство опасности. Устал».

* * *

Когда дед Никишка услышал глухой треск колющегося льда, а затем, как в немом кино, перед его глазами начал крениться набок и уходить в клокочущую воду бульдозер Попова, он поначалу не поверил глазам. Только что Максим утюжил блестящими от солнца и снега гусеницами будущий зимник и вдруг...

— Макси-и-им-м... Прыгай!

Пронзительный крик рванулся над белоснежной гладью застывшей реки, далеким, неразборчивым эхом затерялся в гранитных отрогах хребта.

Дед Никишка бросился к провалу, завяз в глубоком снегу, упал, а когда поднялся, то не было уже ни бульдозера, ни Максима Попова, и только темная клокочущая вода продолжала бить из чернеющего на белом покрывале реки провала, заливая рыхлый снег и тут же схватываясь на морозе.

А к провалу уже бежали бурильщики, все, кто был на берегу. На ходу сбрасывал с себя тяжелые унты Антонов. Позади всех, спотыкаясь и что-то крича, хромал Потапыч.

— Веревки. Веревки тащи!

Деда Никишку услышали, Потапыч повернул к палатке, но его обогнал кто-то, рванув полог, влетел внутрь.

— Господи! Неужели конец парню?

Ни в черта, ни в бога не верящий дед Никишка размашисто перекрестился, скинул овчинный полушубок, начал стягивать валенки. А мимо него к промоине уже бежали люди, кто-то на ходу связывал поясные ремни.

— Стой, дура! — Дед Никишка схватил бегущего Мамонтова. — Пропадешь без страховки.

Никола отмахнулся было, затем остановился, хватанул ртом обжигающий воздух.

— А как же там?.. — Он показал на провал.

— Вытащим. Главное, чтоб дверцу не заклинило.

Подбежал помбура с двумя мотками капроновой бечевы. А потемневшее озерцо выпирающей из реки воды уже разлилось по осевшему снегу, начало подкрадываться к берегу. У самой кромки воды бурильщики остановились, кто-то сказал безнадежно: