Вокруг Света 1978 № 08 (2455) - [29]

— На повестке дня открытого партийного собрания один вопрос: устное заявление Попова о том, что он лично и его бригада не согласны с правилами техники безопасности, и Максим требует разрешить ему пробный рейс по реке. — Орефьев грузно опустился на прогнувшуюся под ним скамью, отхлебнул глоток чая, добавил глухо: — Тебе слово, Попов.

Бригадир бульдозеристов вскинул голову и, словно боясь, что его перебьют, заговорил, глотая окончания слов:

— Да, я не согласен с доводами начальника. — Он кивнул на Антонова. — И с техникой безопасности. Бригада тоже не согласна и считает, что проложить зимник по реке сейчас можно. На тот берег, — он мотнул головой в сторону двери, — требуется новое оборудование, нужны компрессорные установки, а это значит, что дорога через пороги нужна, как... как, — не находя подходящего сравнения, замолчал, покосился на бригаду, добавил вполголоса: — Алексеич каждый день твердит одно и то же: погоди да погоди, дай льду окрепнуть. А чего годить, когда потом поздно будет!

Максим сел, расстегнул ворот рубашки, что-то сказал Николе Мамонтову. Тот согласно кивнул головой.

Орефьев выждал некоторое время, опершись натруженными ладонями о грубо обработанные доски стола, поднялся, спросил, громыхая басом:

— У тебя все, Попов? Словно ожидавший этого вопроса, соскочил с нар Мамонтов.

— Можно, я добавлю? От имени бригады. — Без бушлата, в одном свитере, он казался совсем мальчишкой. Никола повернулся к Антонову. — Вот что я скажу, Иван Лексеич. Если вы нам сейчас запретите, то мы сами над порогами пойдем. Ночью. — Он сел, слышно стало, как посвистывает кипящий чайник.

Молчали бурильщики, переваривая сказанное, молчал и Антонов, отлично зная силу решающего голоса коллектива. «Эх, комсомол, комсомол, буйная твоя головушка. Неужели вы думаете, что я не понимаю, насколько важен сейчас этот пробный рейс. Ведь, не дай бог, остановятся буровые работы, и все — начинай сначала».

Неожиданно для всех слова попросил дед Никишка. Он стащил с головы потрепанную шапку-ушанку, повернулся к Попову, проговорил с хрипотцой:

— Ты что же, парень, себя за героя считаешь, а мы, значит, никто?

— Да я, дед...

— Молчи, когда старшие слово держат. — Дед Никишка всем своим тельцем повернулся к Антонову. — Вот что я тебе скажу, Лексеич, не пускай ты их никуда. Вы-то в этих местах народ все-таки новый, а я всю жизнь в старателях по Колыме ходил. И скажу тебе вот что: даже над тихой водой бульдозеры в эту пору не ходят, а тут Большой порог, река-то позже встает, да к тому же морозы запоздали, а снег рано лег; вот и выходит, что еще полмесяца переждать надо. Ведь мало того, что машина угробится, так и по этой буйной головушке поминки справлять придется. Вот так-то.

— Да что ты, дед, меня раньше времени хоронишь! — Максим вскочил, рывком повернулся к кашевару. — Сидишь у себя в палатке, так и сиди, чифирок варгань.

— Э-эх ты, сопля размазанная. Да ты еще у мамки и сиську-то не сосал, как я впервой попил водицы колымской, а она студеная, кувырнешься в нее — вряд ли оклемаешься. Чифирок варгань... — Старик обидчиво поджал губы, сел на табуретку. — Шустрый больно...

В избушке опять стало тихо. Молча переглядывались бурильщики.

— Можно, я скажу? — С крайних от входа нар поднялся Леха, разбитной парень с нахальной улыбочкой, которая не сходила с лица. Подмигнул Попову, проговорил: — А что, мне кажется, Максим прав. Я хоть и недавно здесь работаю, но думаю, что лед выдержит. Морозы-то вон какие жарят. А начальник что? Его тоже понять можно: все-таки какой-никакой, а риск есть. А тут что? Станут станки, ну и ладно, ему-то что за беда — оклад и полевые при любых условиях в чистом виде идут, а на бурильщиков начхать, по расценкам заплатят.

Бурильщики зашумели, Антонов посмотрел на говорившего. Ишь ты, как рассуждает, подлец. А поначалу, когда Антонов набирал рабочих, этот самый Алексей Жариков такой овечкой прикинулся, что хоть на Северный полюс бери с собой. Ханыга проклятый. Прослышал, что заработки начальник обещает хорошие, вот и подался сюда. Ну на этого наплевать, главное — что основной костяк скажет.

— Ты, Леха, правильно сказал: человек ты здесь новенький, а посему сиди да в две дырочки посапывай. Я, Лексеич, вот что скажу. — Потапыч, низкорослый, обросший клочковатой бородой помбура с третьей установки, положил руку на плечо Попова. — Ты прав: дело это опасное, но правда также и то, что работы на правом берегу могут завалиться. Так что надо искать выход сообща. — Он замолчал, обдумывая что-то, повернулся к Антонову. — Помнишь, Лексеич, как мы в Якутии реки по молодому льду брали? Лежневки выкладывали?

— Сравнил... Да разве четыре километра валежинами выложишь?!

По рыхлому насту, который полуметровым слоем покрывал сизоватый лед реки, тонкой змеей мела поземка. Аэродинамическая труба, добротно сработанная природой, разгоняла поток холодного воздуха до 18 метров в секунду, заставляя наглухо закутываться в полушубки, натягивать по самые глаза шерстяные маски, которые мало держали тепло, но зато мешали дышать, и приходилось то и дело стягивать их, чтобы хватить обжигающего ветра.