Вокруг Света 1978 № 05 (2452) - [30]

В Ростове Великом я бываю часто и всякий раз еду туда с каким-то особым настроением. Можно неспешно походить по городу, рисовать и писать, вдоволь поработать в местном музее. Наконец, здесь так легко приходят воспоминания...

Ноги сами ведут меня к Ростовскому кремлю. Среди сияющих белизной стен и золотых куполов особенно приметна могучая четырех арочная звонница. В сквозных пролетах ее еще издали видны огромные колокола.

Колокольный звон. С глубокой древности он сопутствовал жизни народа, созывая на битву, оповещая о пожаре, провожая людей в последний путь, приветствуя возвращение героев о поля брани.

Своими звонами издавна славились Новгород Великий, Псков, Москва. Но такого многоголосия, как в Ростове, все-таки нигде не было. На звоннице ростовского Успенского собора тринадцать колоколов. Самые большие имеют свои имена, данные народом за их голоса. Басистый «Сысой», отлитый мастером Фролом Терентьевым в 1689 году, весит две тысячи пудов. Он дает низкую ноту «до» большой октавы. Два других колокола в тысячу и пятьсот пудов — «Иолиелей» и «Лебедь», отлитые Филиппом и Киприаном Андреевыми в 1682—1683 годах, дают ноты «ми» и «соль» большой октавы, составляя с «Сысоем» мажорное трехзвучие. Из остальных колоколов точно датируются восьмидесятипудовый «Баран», отлитый Емельяном Даниловым в 1654 году, и стосемидесятипудовый «Голодарь», заменивший в 1856 году разбитый древний колокол с тем же именем.

Радостное, праздничное звучание присуще ростовским колоколам. Чуть ли не за двадцать километров от города слышны их голоса. Они словно разрезают небо и несутся навстречу путнику — гостю великого города.

Колокола расположены в звоннице в один ряд. Пять звонарей становятся так, чтобы видеть друг друга. Язык «Сысоя» раскачивают два человека. Когда-то звон производился на три различных настроя по особым нотам, составленным Аристархом Израилевым. В 1884 году в Петербурге вышла его книга «Ростовские колокола и звоны». В ней исследователь воспроизвел нотную запись древних звонов. По чертежам Аристарха Израилева в конце прошлого века были сделаны специальные камертоны. На Всемирной парижской выставке эти камертоны и исполняемые на них ростовские звоны были удостоены «Гран-при» и золотой медали.

Красота и сила воздействия колокольного звона привлекала русских композиторов, использовавших в операх, симфониях, ораториях богатейшее музыкальное наследие народа. Достаточно вспомнить «Ивана Сусанина» Глинки, увертюру Чайковского «1812 год», произведения Прокофьева, Свиридова, Шостаковича.

Все эти композиторы или слышали ростовские звоны, или знали о них. Берлиоз, Шаляпин, Горький специально приезжали в Ростов послушать звоны. Есть сведения, что и Бетховен тоже знал о них. Нотную запись их композитор получил от австрийского посла в Москве. И, как предполагают, свою «Аппассионату» он написал под впечатлением Егорьевского звона ростовских колоколов.

А вы когда-нибудь слышали, как звонят в Ростове Великом? О, это действо особенное! Его надо и слышать и видеть. Знающие люди насчитывают чуть ли не десяток звонов и их вариаций: Ионинский, Акимовский, Егорьевский. Ионафаловский, Будничный... И каждый чем-нибудь да отличается: мелодией, количеством голосов, ритмом.

Вот тишину разрезает маленький колокол-камертон. Словно в школе на переменку звонят. Его чистый голосок раздается минуту-две, пока не вступают колокола побольше. Своими тенорами они разбудили колокола-баритоны. И наконец, слышится сиплый басовый гул главного колокола — «Сысоя». Звонница оживает, начинается действо — ростовские звоны.

Нетерпеливо, еле дождавшись своей очереди, весело и напористо, будто соревнуясь, вступают «Баран» и «Голодарь». Голуби, сидящие на бревнах колокольных перекладин, словно от выстрела, разом взмывают вверх. Нет, они не испугались. Они по-своему радуются колокольному представлению: кувыркаются, падают вниз камнем, а потом сомкнутым строем идут на бреющем полете.

Я стою на верхнем ярусе колокольни (звонари давно знают меня, потому пускают к себе) и любуюсь панорамой. Как хороша отсюда надвратная церковь Воскресения. Надо будет попробовать написать ее именно в таком вот ракурсе — сверху вниз. Да и раскладку цвета можно будет сохранить, тона все чистые, яркие — голубец, золото, киноварь...

Звонари весело переглядываются меж собой и еще наддают жару. В руках у них веревки, концы которых привязаны к языкам колоколов. Звонить в колокола — не просто дергать за веревку. Мастерство это в свое время передавалось по наследству. Каждый из звонарей — прирожденный музыкант. Он и на гармошке, и на мандолине, и на гитаре умеет играть.

Пальцы поочередно с силой касаются веревки, словно перебирают струны гуслей. Звук то падает, то вновь набирает силу. Звонари играют свободно и, как в истинно народном действе, импровизируют на ходу.

В ногах у звонарей огромные цимбалины, похожие на железнодорожные шпалы. От них толстые веревки идут к языкам больших колоколов. Работа у мастеров жаркая, потому и в лютую стужу они работают в легких фуфайках. Каждый старается от души. Среди звонарей я приметил и молодого парня. Сердце радовалось, когда я смотрел на него, все вспоминал Твардовского «Василия Теркина»: