Вокруг Света 1977 № 08 (2443) - [5]

— Ичиги детские... Седло деревянное... Острога. Ботало. Чаша из капа.

Возле амбара уже собрались люди, с любопытством посматривая на происходящее.

— Да берите, все берите, — говорила молодая женщина, хозяйка амбара. — К чему нам теперь это?

— Старьем интересуетесь? — спросил, проходя мимо, какой-то парень.

— Не старьем; а стариной, — отрезал Леонов, спускаясь с лестницы.

Тут из толпы вышла маленькая старушка с цепкими светлыми глазами:

— Мой, однако, тоже хорош.

И мы пошли за Екатериной Дмитриевной Карнауховой взглянуть на ее двор и амбар. Шумная орава ребятишек сопровождала нас. Когда мы останавливались, чтобы сфотографировать охлупень или крышу со свесом, ребята с удивлением примолкали. Они, похоже, никогда не задумывались, как много интересного в их деревне. Вот хотя бы этот простой наличник с «ногтевой» резьбой: выбитые долотом углубления заполняла тень; серебристая, сотканная из света и тени лента вилась вокруг окна... Мы шли мимо крепких изб и узорно сложенных в высоту ворот поленниц, по узким бревенчатым коридорам — между двумя рядами амбаров, и нам казалось, что ожила древняя, деревянная Русь. И вдруг, словно утверждая нас в этом ощущении, на нас глянуло... настоящее древнерусское окно! Оно находилось высоко над землей, на втором этаже амбара. Гладкие полуовальные затеем, сделанные топором, расходились влево и вправо от, окна словно лучи.

Окно было закрыто на поржавевшие, но крепкие еще задвижки.

— Видели «косящатое» окно? — напомнил Ополовников. — Так это еще старше.

«Косящатое» окно мы заприметили в деревне Фролово. Оно было обрамлено мощными гладкими косяками. Верхняя его колода, покрытая крупной резьбой, слегка нависала над стеклом и защищала его от дождя.

— Приросли что ль, не сдвинетесь? Во двор-то будете заходить? — подала голос Екатерина Дмитриевна.

— Так это ваш амбар?

— Ну.

— Так что ж вы нам сразу про окно не сказали?

— Да и то невидаль. Не у меня одной окошки таки.

Внутри амбара было чисто, пахло сухими травами. Лестница из цельной плахи с вырубленными ступенями вела на второй этаж. В углу была сложена охотничья снасть.

— У вас сын охотник?

— Да у нас все охотники, — говорит хозяйка.

Потом достает старое ружье, мешочек для дроби, натруски-пороховницы, протягивает Леонову:

— Ну, бери, однако...

Кежма оглушает нас, привыкших к речной тишине. Баржи, автобусы, грузовые машины. Районный центр. Пружинят под ногами деревянные тротуары. Знакомые избы, двухэтажные дома; грозди красной рябины мелькают вокруг. Непролазная осенняя грязь, взбитая колесами грузовиков. Посреди поселка, словно сторожевая башня, высится пожарная каланча. Где-то рядом с ней райисполком.

Владимир Ильич Привалихин, заведующий отделом культуры, сидел за столом, накинув на плечи куртку. В кабинете было холодно. Он пригласил нас присесть, включил рефлектор и стал расспрашивать об экспедиции. Потом порылся в папках, достал одну, протянул Леонову:

— В прошлом году здесь работали специалисты из Красноярска. Надо бы вам связаться с ними...

Леонов почувствовал заинтересованность в голосе этого худого, с простым рябоватым лицом человека и сразу загорелся.

— Уже сейчас многие объекты, годные для музея, выявлены. Важно, не откладывая, взять их под охрану, а то многих недосчитаемся. Потом надо думать о проекте музея, требовать деньги от строительства Богучанской ГЭС...

— Сделаем, — сказал Привалихин.

— Владимир Ильич, ведь Кежма тоже уйдет под воду... О каком же тогда музее думаете вы? — спросила я.

— Как о каком? — удивился Привалихин. — Конечно, о музее в Кодинске.

Выявить памятники, которые необходимо спасти, — часть дела и, пожалуй, наиболее приятная. Вывезти их из зоны затопления, сохранить, собрать, поставить — годы, если говорить о реальном положении дел, отделяют идею создания музея от ее осуществления. Более десяти лет рождается музей под открытым небом в 47 километрах от Иркутска. Но пока лишь одна усадьба поднялась на площадке. Хранятся, разобранные, бесценная башня Илимского острога, Казанская церковь из Нижне-Илимска, избы, мельницы... Хорошо еще, что хранятся под надежной крышей. А в Братске мокнут под дождем и снегом бревна усадеб, амбаров и мельниц, с таким трудом доставленные из зоны затопления Усть-Илимской ГЭС (1 Пятьдесят пять тысяч рублей было затрачено на то, чтобы вывезти десятки памятников народного зодчества, тысячи этнографических экспонатов и камень с рисунком древнего человека.). Замысел создания музея под открытым небом в Братске тоже насчитывает лет семь, не меньше; еще знаменитый Иван Иванович Наймушин, бывший начальник Братскгэсстроя, собственноручно составлял список экспонатов, какие, по его мнению, следовало взять в этот музей.

Но время не ждет. Оно ранит, разрушает, превращает в прах то, что когда-то было творением рук мастера. Оно не хочет считаться с человеческим равнодушием...

Идея сохранения самого ценного в культуре народов Приангарья не замкнулась на Иркутске, а шагнула от Иркутска к Братску, от Братска к Усть-Илимску, от Усть-Илимска к будущему Кодинску. И кто знает, может быть, со временем в связи опять же со стройкой ГЭС на среднем Енисее, она найдет свое завершение в Енисейске, городе, включенном в список исторических городов.