Вокруг Света 1977 № 05 (2440) - [7]

...На древних улицах Нёйбранденбурга дома стоят тесно, впритык: двух- и трехэтажные, с островерхими двускатными крышами, кирпичными основательными фасадами. Я проводил рукой по влажной от упавшего тумана кладке — вроде бы давних мастеров работа, без «обмана»? Как все это могло дожить до наших дней?

За разъяснениями пришлось отправиться в «Трептовские ворота» — в музей. Там-то мне и рассказали, что многие дома построены... совсем недавно, в 50-х — 60-х годах. Городские власти решили: Нёйбранденбург не имеет права терять свое лицо. Надо обязательно сохранить старый план улиц, возводить дома из кирпича, и каждая новая постройка непременно должна иметь средневековый фасад. Но внутри, разумеется, следует оборудовать современные квартиры.

Превращать весь город в копию средневекового чрезвычайно сложно и вряд ли нужно, зато одну улицу — Гроссе-Вольвебер-штрассе — решено целиком преобразовать в музей. Работы здесь начались еще в 1952 году. И на глазах одного поколения «Большая Шерстоткацкая» принимает подлинный средневековый вид, становится! точной копией самой себя — исчезнувшей. А в домах, как и прежде, живут люди, получившие, не меняя место жительства, квартиры, вполне отвечающие требованиям двадцатого века.

Таково было первое понятое мною правило реконструкции северонемецких городов: «сохранить оболочку»...

«Грифоний лес»

Туман опускался незаметно, заливал, серой мглой все вокруг, лишая ощущения пространства, находил ничтожные лазейки в машину и тут же устилал лицо и одежду водяной пылью. Верхушки кирх скрывались в клубах влаги, и оттого церкви казались бесконечными, устремляющимися невидимыми шпилями в бездонное мокрое небо.

...Впереди, лежал город Грейфсвальд — «Грифоний лес», — и неудивительно, что думал я о грифонах. В полудреме виделось — золотистые крылатые львы с орлиными головами бродили под вековечными дубами.

Мой спутник, молодой берлинец Хорст Шёнфельд, рассказал, откуда они здесь взялись.

— Давным-давно в этих краях обитали славяне — бодричи, хижане, черезпеняне, ране. Сохранились их могильники, остались названия городов и селений, например, на острове Рюген — Густов, Зеллин, Гарц — от «Градец», или крупнейший город нашего севера — Росток, смысл тот же, что У слова «растекаться». Множество преданий тоже славянского происхождения. Так вот, и бодричи, и ране, и все прочие охотно торговали с греческими купцами. С греками, видимо, прибыли сюда и легенды — о грифонах, например, которые якобы обитают в северных землях, то есть здесь. Не знаю, чем уж тут полюбилось это существо, только со временем его изображения появились на щитах воинов. А вскоре грифоны пошли «гулять» по всему Мекленбургу. Им придавали символическое значение: они олицетворяли могущество и военную доблесть. На гербе Ростока — грифон, и на некоторых других гербах, и на различных цеховых знаках. Словом, на севере шагу не ступишь без того, чтобы не увидеть где-нибудь крылатого льва...

В Грейфсвальде, впрочем, грифонов мы не встретили. Городок оказался небольшим, с домами в два-три этажа, толпящимися вокруг ратуши из обожженного кирпича и рыночной площади. Здесь один из старейших в Северной Германии университетов, спокойные молчаливые люди, и Грейфсвальд можно было бы назвать тихим городом, если бы... Под моросящим дождем на улицах кипела яростная деятельность. Похоже, горожане, озлившись на непогоду, решили разнести здания по камешкам, лишь бы не попали они в неприятельские руки наступающей фронтом осени. Лязгали бульдозеры, качали грузами краны, стенобойная машина размахивала тяжеленным ядром и била, била, добивала ветхий домишко, самосвалы увозили обломки, а машина-мусорщик довершала дело, подбирая всякий никчемный сор. И только высоченная церковь — Мариенкирхе, обросшая лесами, стояла спокойно, словно зная, что уж ее-то никто сносить не собирается. Штабеля нового кирпича и кучи гравия у боковой стены церкви ждали приложения созидательных рук.

— Что происходит?

— Знаете, как из глыбы камня рождается скульптура? Отсекается все лишнее, — невозмутимо поведал мне сотрудник городского архива товарищ Бидерштадт. — Вот так и здесь: приходится убирать ненужное, чтобы город стал произведением искусства.

— А кто решает, что нужно, а что нет?

— Приходите завтра в управление городского планирования — увидите.

«Вершителями судеб» Грейфсвальда оказались молодые, 25—30-летние, архитекторы. В управлении планирования было тихо и — по контрасту с улицами — несуетно. Пахло клеем.

Из круга обступивших меня градостроителей выдвинулся сероглазый бородач в синей рабочей блузе:

— К реконструкции города мы подходим крайне осторожно. Здания XVIII, XVII веков и более ранние — есть, например, жилой дом, который датируется 1430 годом, — сохраняются. А малоинтересные строения прошлого столетия подлежат сносу и будут заменены новыми домами.

Я не успел оглянуться, как на стенах волшебным образом появились цветные схемы, диаграммы, чертежи и огромные глянцевые фотографии. Они говорили о городе, которого еще нет, но скоро будет, и, следовательно, тайна их появления вроде бы прояснилась: это были сигналы из будущего.