Вокруг Света 1977 № 05 (2440) - [5]

Смирнов. На севере Тихого океана работали четыре судна Дальневосточного научно-исследовательского гидрометеорологического института: три судна погоды «Прибой», «Прилив», «Океан» и четвертое — флагман НИС «Академик Ширшов».

Саруханян. Ну и, наконец, весь Арктический бассейн, включая прибрежные моря, был покрыт нашей высокоширотной экспедицией Север-28, руководителем которой был Михаил Николаевич Красноперов. Здесь на самолетах Ли-2 отряды океанологов выполняли те же самые гидрологические станции, что и корабли на своих полигонах. Кстати, ты, кажется, летал с Валерием Лукиным и знаешь их работу...(1 См. Острова уходят в плавание. «Вокруг света». № 9, 1975.)

С отрядом Валерия Лукина я улетал с СП-22. Для меня тогда, весной 1975 года, открылась в этой экспедиции новая сторона исследования Ледовитого океана. На карте ученых Арктический бассейн был покрыт «точками», равноудаленными друг от друга на 150 километров. Так вот, отряд летал на эти «точки» — неизвестные льдины. Но, прежде чем сесть на них, самолет иногда подолгу кружил над квадратом белого безмолвия в поисках той льдины, на которую можно было бы сесть, конечно, с учетом толщины, возраста льдины и не менее важного — длины ее «взлетной полосы». Бывало и так: садились, но, услышав крик наблюдающего через открытый люк за следом лыж самолета «Мокро!», тут же взлетали, «удирали» с этой льдины, искали более крепкий лед. И, найдя, выгружали оборудование, разбивали палатку, бурили лунку, под гул газовой конфорки в палатке на глубину уходили батометры... И так от «точки» к «точке» к высоким широтам, до самого Северного географического полюса, а затем снова вниз, к более зыбким районам Карского моря. Не случайно кто-то назвал отряды высокоширотников, летающих на Ли-2, «прыгающими».

При встрече с Лукиным я опросил у него, чем же отличалась их экспедиция в этом году от тех предыдущих, в частности, от прошлогодней.

— Мы продолжали дело, начатое в 1973 году, — ответил он.— Вообще-то работа была та же, если не считать небольшого приключения... Случилось это на севере моря Лаптевых, — начал он свой рассказ. — Сели на льдину двухметровой толщины, пробурили лунку, начали делать станцию. В этой «точке» оказался чувствительный дрейф, — продолжал Валерий, — трос шел под углом и цеплял за нижнюю кромку лунки. Когда подняли первую серию батометров, обнаружили, что приборы сработали не на своих горизонтах — это понять нетрудно, если знаешь объект и возможные температуры в данном квадрате. Видимо, один из грузиков сорвался при постановке станции — ты, наверное, видел, что для последовательного срабатывания батометров мы к ним подвешивали грузики. В общем станция затянулась, сделали ее заново. И вот, когда снова стали поднимать батометры, трос пошел очень тяжело, это показалось странным, тем более что лебедка у нас была новая и сильная. Остается под водой двести метров троса с одним батометром — такое мы иногда руками поднимали, а лебедка еле тащит. Счетчик с трудом отсчитывает метры, показывает десять. Останавливаем двигатель, чтобы посмотреть в лунку. И тут мы видим, что трос опутал здоровенный камень... Даже своим глазам не поверили, случай один на миллион: с глубины Ледовитого океана в 3,5 тысячи метров поднять камень?! Таким способом! Да и каким угодно... это невероятно!

Оказалось, что, пока мы работали, наша льдина сильно сдрейфовала, глубина под нами уменьшилась метров на двести, видимо, трос тащило по дну, и он запутался за камень, а когда мы стали выбирать приборы, стянулся в крепкий узел... Я побежал в самолет, где летчики уныло ожидали конца работы — ведь мы уже возились на этой «точке» около четырнадцати часов против обычных трех-четырех. Кричу: «Сенсация!» Все прибежали в палатку, волнуются. Но для того чтобы поднять камень на поверхность, вытащить его, надо было еще пробурить шесть отверстий в двухметровой толще льдины — лунку к лунке. Ребята понимали, что самый критический момент тот, когда камень на тросе выйдет из воды. Илья Павлович — ты его хорошо знаешь — встал на лебедке, а мы, стоя на коленях, ухватили камень снизу, по локоть погрузив руки в воду. Вытащили его и завернули в полиэтиленовую пленку. Он оказался весом около семидесяти килограммов. Потом привезли его в Ленинград и сдали в Институт геологии Арктики...

Хотя случай был и уникальным, он выходил за рамки наших научных исследований. Мы были «привязаны» в этот год к одному общему делу, к «ПОЛЭКС — Север-76» и, работая лишь двумя отрядами, должны были во что бы то ни стало уложиться во времени до больших подвижек льда...

Смирнов. Здесь же, в Арктическом бассейне, действовала и еще одна составляющая эксперимента. Дело в том, что часть тепла, переносимого океаном и атмосферой в высокие широты, тратится на таяние льдов. Вот эту долю тепла нам могла выявить экспедиция «Яна», работающая в районе Янского ледяного массива, в юго-восточной части моря Лаптевых. Янский массив характерен тем, что, как мы говорим, «гниет на корню», то есть он формируется в июле, к началу навигации, когда вскрывается море ото льда, а уже в сентябре весь вытаивает. В этом смысле Янский ледяной массив — интересная природная лаборатория для изучения физических процессов таяния льда. Таким образом, на всей этой колоссальной акватории — Арктическом, Северо-Европейском бассейнах, в северной части Тихого океана — мы преследовали две цели: что получила атмосфера здесь в течение этих трех месяцев от океана и какое тепло привнеслось в океан из низких широт океаническими течениями. Как это делалось в океане, мы уже рассказали. Но ведь надо было определить все остальные притоки и расходы тепла непосредственно в атмосфере.