Вокруг Света 1975 № 06 (2417) - [11]

В тот же день водитель троллейбуса № 72 Дезире-Эмиль Жерлаш вез пассажиров на пляж. Троллейбус остановился около зоопарка. Вошел Салах Бугрин. Водитель, также продававший билеты, потребовал у алжирца плату за проезд, но ответом был лишь все тот же отсутствующий взгляд. Что сказал затем Жерлаш, неизвестно или известно неточно. Может быть, он и не обругал Бугрина, хотя вполне мог обозвать «крысой», «гнусным типом», «подонком» или любым другим французским словом, оскорбительным для арабов. В глазах Жерлаша все было просто: «Вот араб, который не хочет платить. Или он заплатит, или я его вышвырну». Жерлаш начал кричать на него. В конце концов Бугрин нашел деньги и, взяв билет, сел сзади водителя. Лишь низкая перегородка отделяла его от Жерлаша.

Троллейбус тронулся. И тут Салах Бугрин выхватил из кармана нож и вонзил его в спину Жерлаша. Троллейбус проехал еще немного по бульвару и остановился. «Помогите! Убийство!» — кричали перепуганные пассажиры. В троллейбус вскочил проезжавший мимо мотоциклист, оказавшийся бывшим боксером. В руках у него был железный прут, которым он ударил Бугрина по голове. Алжирец без сознания рухнул на пол. Теперь на него набросились пассажиры, особенно женщины, и наверняка растерзали бы Бугрина, если бы не подоспела полиция. Алжирец очнулся лишь 15 сентября и не смог вспомнить ни одной подробности событий 26 августа. По свидетельству психиатров, обследовавших его, он был в отчаянии от случившегося.

Этот трагический эпизод можно было бы счесть случайностью, если бы не одно «но». Еще в начале года политиканы на юге страны обратили внимание на то, что антиарабская кампания может привлечь на их сторону значительную часть избирателей. «Тулон должен оставаться Тулоном», — провозгласил мэр этого города. «Ни одного чужака в Грассе!» — призвал мэр Грасса, расценивший демонстрацию эмигрантов из Северной Африки как подрыв привлекательности своего города для туристов. В нарушение закона он приказал разогнать демонстрантов с помощью пожарных брандспойтов. Во время последовавших за этим допросов одного тунисца избили до такой степени, что сочли мертвым, и он очнулся лишь на городской свалке, куда его выбросили, чтобы избежать скандала. В Оллиуле, близ Тулона, расисты заговорили даже о газовых камерах — в порядке этакой милой шутки.

А пока вполне всерьез они начали обстреливать из автоматов арабские кафе и швырять бутылки с горючей смесью в общежития арабов. Впрочем, арабам кампания малевания на стенах оскорбительных лозунгов, вроде того, что «Араб — свинья!», «К черту арабов!», «Вон арабскую заразу из нашего города!», «Арабы угрожают безопасности наших матерей, жен, детей!», тоже не кажется невинным развлечением. И уж, конечно, не был шуткой случай, когда одного алжирца, забродшего в квартал Дю-Паньер, подвесили за ноги, а «весельчаки» жители облили его помоями. Особенно странно то, что это произошло в квартале, где полно полицейских патрулей.

В ночь после смерти Жерлаша в отместку начали убивать алжирцев, и в течение недели число жертв в Марселе достигло семи. Вот, например, что произошло с Ладжем Луне. Шестнадцатилетний паренек с густой копной волос и дерзкими глазами зашел в табачную лавку на бульваре Мадраг-Виль. Когда он вышел, у тротуара стоял темно-красный «пежо». Водитель спросил паренька, как проехать по такому-то адресу. Когда тот стал объяснять, сидевший рядом пассажир выстрелил ему в голову, а после того, как. машина тронулась, еще два раза в спину. Полиция потом заявила, что он угонял автомобили и торговал наркотиками. На этом дело и кончилось. А вот другой случай. Мебарки Хаму, сорокалетний рабочий, отец пятерых детей, умер в марсельской больнице от пулевой раны 29 августа. Его хозяин явился к нему домой с жандармами, которые отвели Хаму в участок на допрос из-за какого-то запутанного спора по поводу жалованья. Из жандармерии он вышел свободным человеком, но через полчаса его нашли умирающим на тротуаре.

Никаких арестов после всех этих убийств не последовало.

События в Марселе показали, насколько остра и болезненна во Франции проблема иммигрантов. Французам было неприятно, когда со всех сторон посыпались обвинения в том, что они «расисты», ибо сами себя они таковыми никогда не считали. С их точки зрения, расизм чисто английская болезнь, которой они не страдают. Да, они могут допустить наличие шовинизма в культуре, доходящего даже до жестокости, но идея цветного барьера им чужда. Французы-колонизаторы в своих владениях стремились превратить местных жителей в цветных французов — ив какой-то мере преуспели в этом, — в то время как англичане в глубине сердца хотели, чтобы местное население оставалось дикарями.

Франция, как ее охарактеризовал один молодой алжирский экономист, — это «безумное потребительское общество». Однако статистики давно поняли, что самих французов мало, чтобы создать индустриальный рай, и поэтому была принята «политика высокой рождаемости». Началось всяческое поощрение многодетности, но французы не клюнули на приманку, и кривая роста населения упрямо отказывалась идти вверх. Впрочем, молодежь вообще стремилась стать высококвалифицированными рабочими, так что оставалась проблема низкооплачиваемого физического труда. Единственным выходом, общим для всех других западноевропейских стран, было нанимать на «черную работу» людей из-за границы. Именно нанимать, а не покупать. Когда люди выжаты до предела, их всегда можно отослать обратно. К тому же это не пахло работорговлей, хотя предприниматели и получали огромную выгоду: промышленность нуждалась в здоровых молодых рабочих, и они текли неиссякаемым потоком. Причем добровольно, вполне сформировавшиеся — их не надо было кормить и давать образование до 20 лет. Многие даже переходили границу нелегально через перевалы в Пиренеях, и, когда весной таял снег, их трупы находили собаки пастухов.