Вокруг Света 1975 № 06 (2417) - [12]

Иммигранты оказали благоприятное влияние на французскую экономику. Чем ниже заработная плата, тем выше прибыли. К тому же приезжие иностранцы были выгодны еще и потому, что отчаянно нуждались в заработке и, следовательно, были послушны. Им можно было платить жалкие гроши, и они все равно не бастовали. Их можно было даже использовать для срыва забастовок собственных рабочих-французов, то есть, в сущности, для раскола рабочего движения, превратив рабочую солидарность в фарс. Правда, они становятся менее привлекательными, когда освоятся, выучат язык, начинают требовать большей зарплаты и лучших жилищных условий. Но и тут есть выход: если они набираются левых взглядов, их можно объявить подрывными элементами и бросить против них полицию.

На бумаге положение алжирцев во Франции лучше, чем других иммигрантов: к ним не относится циркуляр Марселена — Фонтане. Этот недавний закон имеет целью положить конец «скандальной торговле людьми». Он обязывает нанимателя обеспечить иммигранта жильем, но и привязывает последнего к месту работы. Чтобы сменить его, нужно специальное разрешение. Иначе человеку грозит высылка на родину.

Особый статус алжирцев восходит к тем временам, когда Франция теоретически простиралась от Дюнкерка до Сахары. После Авиньонского договора 1962 года алжирцы пользовались свободным въездом, но с тех пор Франция ограничила число иммигрантов 25 тысячами в год. Со своей стороны, Алжир выдает рабочим карточки Национального управления по найму рабочей силы (ОНАМО). С такой карточкой полиция не имеет права выслать алжирца на родину, если только он не является хроническим безработным, не замешан в преступлении или не занимается предосудительной политической деятельностью.

Действительность же совсем иная. Положение иммигранта поистине ужасно. Отвратительные жилищные условия, отсутствие семьи, плохое питание. Если он попробует есть досыта, то не сможет откладывать деньги. Если он экономит, то питается впроголодь. Да и работа для него находится лишь самая низкооплачиваемая и тяжелая: подсобник в литейных цехах или на дорожных работах, чернорабочий на стройке, мусорщик. Кое-кто из алжирцев, конечно, ухитряется выкарабкаться наверх. Кабилы, например, которые стали иммигрантами раньше других, более инициативны, не позволяют притеснять себя, и поэтому им платят больше других. Но во Франции деньги тают куда быстрее, чем на родине. К тому же существует много «нелегальных» рабочих, так называемых «туристов», которые тайком проникли во Францию. Для предпринимателей они самые выгодные: сколько им ни заплати, они все равно будут согласны. Без таких «туристов» во Франции было бы меньше бассейнов и загородных вилл.

Сами предприниматели не испытывают любви к алжирцам. В лучшем случае для них это неизбежное зло, которое освобождает от «черной работы». Но дешевые руки алжирцев подрывают позицию профсоюзов во время трудовых конфликтов. Не случайно старое слово «бедуин» стало синонимом слову «штрейкбрехер». Кое-кто из рабочих не перестает жаловаться: «Они едят наш хлеб... Они не платят налогов... Они вывозят за границу наши деньги...»

Одним из источников серьезных трений являются маоисты и троцкисты, которые используют арабских рабочих в качестве ударной силы в своих стычках с политическими противниками. Однако, если начинаются серьезные беспорядки, они моментально прячутся в кусты, а расплачиваться за все приходится алжирцам. Время от времени студенты-леваки устремляются в кварталы иммигрантов, украшают стены домов «революционными» лозунгами и провоцируют не разбирающуюся в политической обстановке иностранную молодежь на выступления против властей. А последние не стесняются в средствах для подавления таких выступлений.

Как-то раз я попал в док в Ла-Сьота во время забастовки алжирцев, занятых там на подсобных работах. В течение последнего года их начальником был бывший капрал, сквернослов и грубиян, который превратил их жизнь в ад. У алжирцев совсем нет опыта проведения забастовок, и события в Ла-Сьота расценивались как смелый шаг. Правда, алжирцы не требовали прибавки, а хотели только, чтобы убрали издевавшегося над ними капрала. На митинге с короткими речами выступили несколько пожилых рабочих. Те, кто помоложе, молчали, но на всех лицах было написано такое напряжение и страх, какие просто были бы немыслимы, происходи это в Алжире. Кстати, в Ла-Сьота они никогда не ходят по улицам в одиночку.

Бидонвиль, где живут иммигранты, выглядит далеко не красочно, если не сказать большего. Хижины стоят в самой середине городской свалки. Большинство сколочено из кусков фанеры и жести. Часть — старые разбитые фургоны, подлатанные кусками пластика, чтобы не проникал дождь и ветер. С нашим алжирским другом мы осмотрели этот захламленный пустырь, покрытый чахлой растительностью, по которому среди бела дня шмыгали крысы, а едкий дым от горящего мусора ел глаза. «Не правда ли, французский пейзаж очень красив, — едко бросил он и добавил: — Если, конечно, не присматриваться слишком пристально». В Ла-Сьота иммигрантам больше некуда деться. Здесь, по крайней мере, они чувствуют себя безопаснее, чем в городе, хотя в сентябре двое французских парней подъехали к бидонвилю и прошили автоматной очередью несколько хижин.