Вокруг Света 1974 № 12 (2411) - [13]

Они присели. Парнишке захотелось рассказать Сергею, который был старше всего на несколько лет, о том, как в первое время хотел все бросить и уехать.

— Так всегда бывает, — отвечал ему Сергей.

Один сразу бежит без оглядки, другой «ломается» в трудную минуту, вроде Пашки, но большинство остаются...

Плывун молчал. Люди выколачивали одежду, пропитавшуюся цементной пылью, пришивали оторванные пуговицы, рукава, мылись, брились. Бурдин как ни в чем не бывало сидел с Федором за очередной шахматной партией.

Еще через день прилетел вертолет со второй вахтой. Машина работала винтами над чистой поляной возле вагончиков. На землю летели рюкзаки, спальные мешки, высаживались люди.

— Целы? Не уплыли?

— Больные есть?

— Есть! Забирай этого парня. Пашка опустил глаза.

Рядом стоял маленький щупленький Федя.

— Нет, не этого.

— Сергей! Разреши остаться!

— Лети, парень, — заговорили доброжелательно вокруг.

— Сергей, разреши остаться! Яцков нахмурился.

— Смотри сам...

Пилот задвинул дверцу кабины, поднял машину в воздух. На прощание дал круг над покосившейся вышкой и взял курс на базу. Под вертолетом плыли озера, реки, неизвестно где берущие начало и неизвестно где кончающиеся, сосновые гривы, болота, покрытые чахлыми березками и зелеными крапинками елей. Северное солнце завершало свой очередной круг

Андрей Фролов

Гвоздика — цветок борьбы

Две хроники весны, лета и осени...

В этот день сияло солнце. И небо было лазурным, как и полагается небу, раскинувшемуся над «краем олив и лавров». Но все-таки основным цветом был не голубой, а красный. Море красного цвета затопило Лиссабон: алые гвоздики, приколотые к платьям, гимнастеркам, рубашкам, «заряженные» в винтовки, расцветившие окна и стены домов — стали символом новой Португалии, паролем народа, свергнувшего фашистскую диктатуру.

И плескалось море людей. Лиссабонцы смеялись, веселились, танцевали бессмертное народное фадо, бразильские самбу и лунду, пели песни старинные и новейшие — композитора Жозе Афонсу, автора «Грандолы», мелодия которой послужила сигналом к восстанию 25 апреля 1974 года.

Митинги возникали стихийно. Они устраивались и на улице Антонио Серпа, где теперь размещаются ЦК ПКП и редакция «Аванте». И на авенида да Либердади — проспекте Свободы, по которому войска шли захватывать министерство обороны, радиостанцию, телеграф. И у моста 25 апреля, бывшего моста имени Салазара, перекинувшегося через широкое устье Тежу, откуда много-много лет назад уплывали к дальним берегам каравеллы Магеллана и куда в день переворота вошли корабли военных моряков, примкнувших к восставшим. И на старых площадях Комерсио, Россиу, дуз Рестаурадориш, где бронзовые властелины былых веков — разные Педру и Жозе — с изумлением и испугом взирали на красные по белому лозунги, протянувшиеся по стенам дворцов и их собственным постаментам: «Вооруженные силы + народ =свободная Португалия»; «За народ, за труд, за равного тебе и за тебя самого!»; «Когда народ един — он непобедим!»

Долго и трудно шла Португалия к апрелю семьдесят четвертого. Сквозь тринадцать лет жестокой и бесперспективной колониальной войны, в ходе которой возникло движение «молодых капитанов» — организаторов переворота. Сквозь десятилетия репрессий против коммунистов. Сквозь выборы 1973 года, когда из 23 миллионов человек — жителей метрополии и африканских колоний — к голосованию (после отбора, проведенного политической полицией — ПИДЕ) были допущены лишь восемь процентов. Сквозь массовую эмиграцию: два миллиона беглецов-португальцев рассеялись по свету, покинув самое нищее государство Европы — страну с «самым высоким уровнем цен, самой низкой зарплатой, самым большим процентом детской смертности, самой распространенной неграмотностью, самой массовой безработицей...».

Четырнадцать часов потребовалось народу, чтобы при инициативе «Движения вооруженных сил» свергнуть фашистский режим. Режим этот был самым старым и цепким в Европе: он утвердился 48 лет назад.

Вдумаемся еще раз в эти две цифры: 14 часов и 48 лет. 14 часов почти бескровного восстания (перестрелка возникла только при взятии штаб-квартиры политической полиции — «Дома страха») и 48 лет террора и убийств. Убийств, из которых одни лишь расправы над коммунистами и народными вождями составляют поистине бесконечный список преступлений. Политзаключенные Жоаким Оливейра, Мануэл Жуниор, Раул Алвиш — растерзаны в тюрьме. Крестьянка-коммунистка Катарина Эуфемия — застрелена в упор с ребенком на руках. Руководитель Фронта освобождения Мозамбика Эдуарде Мондлане — взорван. Генеральный секретарь ПАИГК Амилкар Кабрал — злодейски убит. Скульптор-коммунист Жозе Коэльо — застрелен и растоптан. Тысячи, тысячи других, известных и безымянных — коммунисты Португалии, патриоты Анголы, Мозамбика, Гвинеи-Бисау... Террор был поставлен на службу одному: сохранить фашизм, сохранить то, чем дышал этот фашизм и что питало его, колониальную империю, последнюю колониальную империю в мире.

Буржуазные круги за границей первое время не принимали всерьез события в Лиссабоне. «Обычный военный переворот», — твердили там, закрывая глаза на то, что движение португальских военных поддерживали самые широкие слои трудящихся, именно своим участием обеспечив победу. Твердили, не понимая, что не может быть «обычного переворота» в стране, где даже армия — оплот диктаторского режима, — «испытанная в боях» колониальной войны на трех фронтах, поднялась против этого режима, единственной опорой которого осталась политическая полиция. Но где и когда охранка, пусть даже имеющая 100-тысячную армию осведомителей и насчитывающая 20 тысяч сотрудников, могла служить достаточной гарантией сохранения изжившего себя порядка?.. И очень скоро даже наиболее осторожным из наблюдателей стало ясно: это не путч, это восстание офицеров-демократов, решительно поддержанное народом...