Вокруг Света 1972 № 08 (2383) - [21]

Ночью небо заволокло было тучами и даже покапал небольшой, смешанный со снежной крупой дождик. Но утром нависшие над долиной облака быстро рассеялись, и над рекой заиграли солнечные блики. Прихватив полотенце, Цареградский пробрался через росистые кусты побуревшего ольховника.

Холодный утренний воздух, чистые краски осенней природы и звонкость реки наполняли его бодростью. Напевая и дирижируя себе рукой с полотенцем, он ловко лавировал между кустами, не ведая, что с каждым шагом приближается к одному из самых удивительных приключений этого лета.

Над рекой полусклонилась старая лиственница, корни которой, частью подмытые паводком, повисли над еще влажным от росы галечным руслом. Река отошла от обрыва метра на четыре, и там, где еще недавно бежал летний поток, сейчас округлились крупные серые валуны с уцелевшими между ними лужицами. Как раз у дерева начиналась сухая промоина, по которой можно было сойти к воде.

Выбрав место поудобнее и аккуратно разложив на камешках футляры и полотенце, он разделся до пояса. Обжигающе холодная вода заставила его охнуть, но, сильно растерев грудь и руки, он вошел во вкус и долго фыркал и отдувался, шлепая себя полными пригоршнями воды, а затем так же долго обтирался жестким полотенцем, пока все тело не сделалось красным, как от горчичников.

Уже одеваясь и с трудом пролезая влажными руками в рукава рубахи, он поймал себя на мысли, что перед его глазами мелькнуло что-то странное. В самом деле! Повернувшись на пятке, сделав почти полный оборот, он увидел перед собой на мгновение... коробку из-под какао!

«Что за чушь?! Откуда здесь какао?!»

Однако, просунув голову в рубаху и взглянув в том направлении, где ему померещилась хорошо знакомая с детства коричневая банка, он увидел ее еще раз. Сомнений не было. Между несколькими большими валунами, как раз под свесившимися корнями лиственницы, из-под которых осыпался большой ком земли, застряла высокая фунтовая банка от какао. Даже не подходя к ней, можно было видеть хорошо сохранившуюся надпись: «Какао Эйнемъ».

Он присвистнул: «Вдобавок дореволюционное. Странно!»

Подпираемая со всех сторон валунами, банка почти вертикально стояла на гальке, обратив к нему свой фирменный ярлык. Лишь чистый случай, неожиданный угол зрения, скользящие понизу утренние лучи солнца и укоренившаяся привычка геолога все подмечать позволили ему зацепиться взглядом за эту неожиданную деталь пейзажа. Лишь подойдя вплотную, можно было заметить, что жестянка плотно закрыта крышкой, из-под которой в одном или двух местах уголками выглядывала грязно-серая дерюжка.

Все еще удивляясь, но отнюдь не ожидая чего-либо интересного, Цареградский с некоторой брезгливостью (а вдруг там дрянь какая-нибудь?) взял банку — и тут же понял, что у него в руках случай.

С внезапно заколотившимся сердцем он почти упал на близлежащий валун. Банка весила не меньше хорошего чугунного утюга, которым он когда-то разглаживал в общежитии свои студенческие брюки. В этом краю и в этих условиях только одно могло быть столь тяжелым — золото!

Несмотря на выглядывавшее рядно, крышка все-таки прочно приржавела к корпусу, и понадобилось некоторое усилие, чтобы ее отвернуть. Внутрь был плотно вбит полотнятый мешок неопределенного цвета. Лишь с трудом, похлопывая камнем то по бокам, то по дну банки, удалось вытащить мешок. Развязать же узел оказалось и вовсе невозможно. Очень сильно затянутый и к тому же отсыревший, он не поддавался ни пальцам, ни ногтям, ни даже лезвию перочинного ножа.

Тогда, недолго думая, Цареградский отрезал и узел, и тянущийся от него хвостик. Теперь можно было заглянуть в мешок, но что-то его удерживало. Какое-то чувство неловкости, которое появляется у человека, невольно ворвавшегося в чужую тайну, заставило его помедлить с минуту. Кроме того, он заранее знал, что именно увидит в разрезанном мешке!

Сверху был мелкий золотой песок, среди которого виднелись более крупные золотины и выглядывали края нескольких больших самородков. Покопавшись длинными пальцами в плотной массе песка, он вытащил самый крупный из них. Самородок был похож на небольшую уродливую картофелину. Золото было почти сплошь прикрыто темно-железистой рубашкой, и лишь на выпуклостях выглядывали сверкающие островки чистого металла. Вместо глазков на этой золотой картофелине шершавились маленькие гнездышки кристаллического молочно-белого кварца. Общий вес самородка был не очень велик — вряд ли больше ста или полутораста граммов. «Наверное, много кварцевой примеси», — подумал Цареградский и сунул золотую картофелину обратно.

Прикинув на руке весь мешок, он понял, что найденный клад с лихвой перекрывает всю их летнюю добычу, включая и бешеные сборы Раковского на Утиной. Итак, слепая игра случая превратила его утреннюю прогулку по берегу реки в одно из прибыльнейших достижений Колымской экспедиции!

С большим трудом затолкав увесистый мешок обратно в коробку, он сел на камень и задумался. Что же делать дальше? Первое естественное движение — бежать в палатку и кричать: «Ребята, смотрите, что я нашел!» — было тут же отброшено. Вспомнились соблазны, с которыми пришлось столкнуться на Утиной Раковскому. Вокруг сплошь золотоискатели. Весь смысл жизни для них в золоте, и весть о такой невероятно богатой находке может вызвать всеобщий переполох и совсем неожиданные последствия. «Тем более, — думал он, — что эта банка вполне могла принадлежать какому-нибудь из здешних старателей. Или даже целой артели, наткнувшейся на необычайно концентрированную струю золота и решившей скрыть свою добычу от государственной золотоскупки».