Вокруг Света 1972 № 07 (2382) - [18]

Сюань-цэян писал о монастырях Тармиты. И первые исследователи Кара-тепе считали, что перед ними буддийский пещерный монастырь, как Дуньхуан на краю пустыни Гоби или как Мингой — «Тысяча пещер» — в Кызыле, в северной Кашгарии.

В самом деле, длинные сводчатые коридоры, обломки мисок, кувшинов, множество светильников — дешевых масляных плошек с примятым носиком для фитиля — все наводило на мысль о монашеском суровом быте, о скудной трапезе за общим столом, о ночных молитвах в лампадной полумгле. На светильниках сохранилась копоть — полуторатысячелетняя.

Но минул второй сезон, а на Кара-тепе было найдено только два бесспорно жилых помещения. Два, а должны быть десятки. Что за монастырь без монашеских келий? Может быть, это храм? Но буддийские храмы. Индии, знаменитые чайтья, имели вид продолговатого зала, которые заканчивался полукруглой нишей. Здесь же каменные коридоры изгибались трижды под прямым углом и выводили обратно на поверхность, под галереи двора. Археологи расчистили три таких П-образных пещерных комплекса — и всякий раз оказывалось, что пещеры не просто пробиты «покоем» в песчаниковой толще, но охватывают центральное помещение с единственным выходом, в коридор.

Когда пещерных комплексов стало четыре и рабочие выбрасывали песок и щебень из пятого, Ставиский увидел воочию то, о чем догадывался с начала раскопок, — не монастырь, не храм, а систему храмов, самостоятельных ансамблей с открытыми дворами, часовнями и кельей у входа, где жил сторож. Только строители этих храмов вовсе не следовали образцу индийских чайтья, но повторяли древний среднеазиатско-иранский тип культовой постройки с ее четвероугольным планом, непрерывным обходным коридором по внутренней стороне стен и замкнутым святилищем в центре. Археологи «опередили» Сюань-цзяна на несколько веков и увидели храмы эпохи кушан.

Но этот храмовый комплекс оказался не просто кушанским, буддийским. Он был еще и бактрийским. Ведь кушанская Тармита — один из стариннейших городов Бактрии, области, занимавшей земли современного Афганистана и юга Узбекской и Таджикской республик. Находки на Кара-тепе заявили о своем происхождении с такой определенностью, как если бы на каждой стояло клеймо: «Сделано в Бактрии». Скульптура и красочные орнаменты, сама архитектура храмов Тармиты — всеми корнями в древней местной традиции. Б. Я. Ставиский сопоставляет свои материалы с археологическими находками на обоих берегах Амударьи. По его мнению, говорить сейчас надо не об отдельных шедеврах, открываемых на севере или на юге кушанской Бактрии, но о бактрийской художественной школе в целом, которая вместе с прославленной гандхарской школой участвовала в создании искусства раннего буддизма, оставившего неизгладимый след в истории мировой культуры.

Это искусство долго обходилось без изображения Будды. Его присутствие обозначали символы. Например, колесо — первая его проповедь, начало учения. Женщина на лотосе и слон над нею — рождение Будды. Неоседланная лошадь символизировала Великий уход, когда царевич Гаутама покинул свой дворец, жену, сына и ушел скитаться по индийским дорогам в поисках истины.

Статуи Будды появились в кушанское время, в Гандхаре. Статуи и рельефы. Живописных изображений не находили ни здесь, ни в соседней Бактрии. В истории искусства кушан недоставало важного звена — живописи. И вот обломок ее обнаружен на Кара-тепе, фрагмент стенной росписи — Будда и монахи. Тот же образ, что и в гандхарской скульптуре: выражение отрешенной задумчивости, столь неожиданное на округлом юношеском лице, традиционная улыбка, рассеянная, беглая. Но не будем увлекаться — это не психологический портрет. Это вообще не лицо, а только маска высшего понимания, к которому следует стремиться в любом возрасте. Маска такая же условная, как знаки величия Будды — выступ на темени, третий глаз между бровями, удлиненные мочки ушей, и такая же символическая, как синий фон, белый нимб вокруг его головы, белый ореол, охватывающий всю фигуру.

Кара-тепинская роспись упала когда-то со стены в одном из храмовых дворов, сверху обрушились потоки глины, щебня, песка, и она не разлетелась на тысячу кусков, а только пошла трещинами да кое-где пооблезла, пролежав под тяжестью завала семнадцать или восемнадцать столетий, теперь над нею трудятся. московские реставраторы. Нужно скрепить трещины, восстановить поблекший красочный слой, чтобы проступили на нем смутные силуэты монахов в красных плащах, деревья с темными кронами и золотистыми стволами. Потом за нее возьмутся искусствоведы, и мы узнаем кое-что о том, как создавался канонический образ Будды, как постепенно исчезала в тумане символов, знаков и теологических метафор память о бездомном философе, отважном мудреце, который сказал: «Бедные и униженные, богатые и знатные — все равны».

Буддийское искусство — это обширный художественный мир, необозримый по числу произведений, многосложный по их составу и происхождению. Тем более поразительна мысль, что искусство это складывалось внутри кушанской культуры, было ее частью. Именно так ставит вопрос современное кушановедение. Судьбы буддизма сплетены с судьбами Кушанского государства. Но история кушан еще не написана.