Человек и природа. В Палангском аэропорту со взлетной полосы удирает... заяц. Оживленные магистрали не торопясь пересекают лоси и косули. А в Каунасе, в центре города, дубовую рощу Ажуолинас по ночам обследуют барсуки и куницы. Все эти приятные мелочи — результат большой работы, которая ведется в Литве по охране и восстановлению природных богатств.
Литва... От берегов Балтики до песчаных холмов Дзукии, от Зарасайских озер до равнин Судувы раскинулись ее земли. Неманский край — это тихие лесные реки, краснокирпичные замки над синью боров, волны ржаных полей и шелест камышовых дебрей, жемчужные рассветы Неринги...
Жемайтия. Морские пляжи с медовыми каплями янтаря. Гнезда аистов. Старинные придорожные столбы с резными деревянными изваяниями — смут-кяляй, и пышные костелы на вершинах холмов. Стекло и светлый камень юных городов. А на полях тут и там глыбы-валуны, оставленные давно исчезнувшими ледниками.
Аукштайтия. Здесь растут дубы-великаны, чей возраст не одна сотня лет. Здесь ландшафтные заказники и первый национальный парк, раскинувшийся вокруг вереницы больших, глубоких и рыбных озер. Отсюда на лодках и байдарках по Жеймяне можно спуститься на юг, к Вильнюсу, пересекая незаметно по пути границу с Дзукией.
На просторах Дзукии набирает скорость Неман. В этом краю соседствуют деревянное кружево вековых деревень и рационализм новых поселков. От Тракая, древней столицы Литвы, рукой подать до сосновых боров с грибными полянами и ягодниками. Тут приволье и зверю и птице.
И наконец Судува... Во весь окоем — равнина. Усадьбы в зелени. Стаи уток над теплыми и мелкими озерами. Цепляя краешком крыла воду, набирают высоту над Жувинтасом белые лебеди...
Песок и лес
Мы сидим на веранде. Полдень. Солнце палит. Улицы Ниды почти пусты. Даже отдыхающих, и тех не видно. Кто ушел на ту сторону косы и нежится на пляже, кто рыбачит или бродит по упругим тропам в окрестных лесах, усыпанным прошлогодней листвой и рыжей хвоей. Там относительная прохлада.
Над белесыми водами Куршского залива висит знойное марево. Парит, как перед грозой.
Вацловас Лукошюс давно уже закинул на спинку стула форменный китель с дубовыми листочками в петлицах и теперь сидит в ковбойке с закатанными рукавами. На его запястьях и шее резкая граница красного загара. Он вертит в пальцах стакан со светлым пивом, глядит через него на солнце. Молчит, припоминая что-то, и я не тороплюсь напомнить, на чем прервался его рассказ.
Знакомы с ним мы уже порядочно, но вот так, спокойно и не торопясь, сидим друг с другом впервые. То он на защитном валу, то у Мертвых дюн. Заглянешь в лесничество — пусто. «Лукошюс? Да нет его. Говорят, в лесопитомнике. Оттуда собирался на Урбо калнас (есть такая гора на косе — гора Урбо), а оттуда вроде в Пярвалку, а потом...» Вацловас — директор Нерингского лесхоза на Куршской косе.
Ему около пятидесяти. Волосы тронуты сединой. Круглолиц. Рубашка обтягивает плотный, чуть грузноватый торс. Странное дело — в директоре одновременно уживаются сухость, даже некоторая жесткость, и мягкий юмор. Правда, судя по акценту, Вацловас жемайтиец, а это многое объясняет.
— ...Так вот, — говорит Вацловас и делает глоток из стакана. Еле заметно морщится — пиво нагрелось, парное молоко, а не пиво. — Так вот, еще Вильгельм Гумбольдт сказал: «Куршская Неринга так своеобразна, что ее необходимо увидеть так же, как Италию или Испанию, если душа хочет прекрасных зрелищ». Твоя душа хочет прекрасных зрелищ? — И он со смешливым любопытством заглядывает мне в лицо.
«Ладно, — думаю я. — Хорошо. Пришла пора цитат и легенд. Сейчас я ему расскажу про Нерингу — девушку-великаншу, что принесла в переднике все эти дюны и вообще всю косу, чтобы уберечь от штормов неманских рыбаков. И еще про девятиглавого дракона».
Но Лукошюс уже вновь сух, и глаза потемнели.
— Прекрасные зрелища... — говорит он. — Надо было видеть косу после войны или в 1967-м. Война — ладно. Лес рубят — щепки летят. Но в шестьдесят седьмом... Думал, что все придется начинать сначала. По существу, так и вышло. Ты видел, что здесь творилось тогда? Все насмарку.
...Памятной осенней ночью, когда пришел ураган, мы заночевали с товарищем на лесном кордоне, неподалеку от городка Шилуте. Это было сравнительно недалеко от Ниды и веранды, где сейчас мы сидели с Лукошюсом, но на материке за проливом.
Ночью кордон затрясся, словно в лихорадке. За окнами выл и бесновался ветер. Грохот накатывался и таял в лесу, точно штормовые волны подступали к самым стенам нашего дома. Временами раздавался отчаянный треск, будто молнии били поблизости в землю. Но на поляне у кордона было темно и жутковато. А потом все внезапно стихло.
Утром для начала мы увидели, что за ночь у оставленной на поляне машины выросла столетняя сосна. Пригляделись: нет, конечно, вчера ее здесь не было. У комля дерева виднелись расщепы... Сосну обломило в добром десятке метров от того места, где теперь она была плотно вогнана в мягкий влажный грунт.
Мы выбрались на дорогу.
Как потом выяснилось, ураган прошел с юго-запада и продолжался не больше часа или около того. Но что он успел натворить! В лесах пролегли широченные просеки — ветер повалил и разметал деревья. Местами дорогу перекрывали завалы...
