Вокруг Света 1970 № 08 (2359) - [43]

Он говорил: «Я знаю, почему я не знаю», — и еще хитрее щурился.

Ногайцы, чувствовалось, видят, что мы не чужие, но не настолько еще свои, чтобы говорить с нами по душам.

Ахмет же сказки рассказывал.

— Ай, вай, вай! — и спрашивает у меня: — Стадо баранов видел?

— Нашел чем удивлять, — усмехнулся Иваныч.

Ахмет доволен.

— Вай, вай, — размахивает он руками. — Шагай стадо баранов. Впереди козлы бородатые. Дорогу указывают... Щипай травку на здоровье. Бурдюк отращивай до земли... О дороге не думай... Да? А вот ты видел стадо козлов, которых вели бы бараны, а?

Мы, недоумевая, переглянулись.

Ахмет засмеялся:

— Не видели. А я вот видел... Видел таких козлов. Они все рогами стукаются. А у них рога давно спилили, шишки уцелели только.

— Ну и что? — спросил Иваныч.

— Ничего. Совсем ничего, — Ахмет довольно откинулся. — Ничего не видел, да?

Керим опять вставляет в разговор свою имеющую для всех ногайцев какой-то особый смысл фразу: «Я знаю, почему я не знаю», — и хитро ухмыляется.

...Ахмет был доволен, когда я на другой день спросил у него:

— Скажи, в самом деле ты видел козлов, которых вели бараны?

Ахмет все хлопал меня по плечу, и, судя по его довольному лицу и заблестевшим глазам, можно было подумать, что так в самом деле и было. Или что так в самом деле не было. Или было, как не было.

Сегодня разразилась гроза.

Треск грома как разрыв мины под ногами. Зигзаг молнии с близкой вольтовой вспышкой. Нет, как внизу, в устье, расстояния между тобой и небом. Тут, на вершине, особое положение, когда вдруг при вспышке молнии, просвечивающей темноту, видишь, что прятаться бесполезно. И искать надежного укрытия бесполезно. И вызов бросить судьбе бесполезно.

Здесь ничего не оставалось делать, как только быть подставленным под удар. А страха не было. Страха, который охватывал все живое внизу, когда взрывалась гроза.

Здесь, в горах, где не было расстояния между небом и землей, гром и молния били во все сразу как в наступлении, не прицельно, а значит, и в никого в отдельности.

Все существующее в отдельности словно находилось в безопасности.

Ночь. Стужа. Палатка отвердела, покрылась инеем.

Черное низкое небо, обсыпанное вдруг приобретшими форму звездами. Кометы горят в падении ярко, как светляки в полете, и не гаснут, разбрасывая искры, а стаивают вдруг в свете звездной пыли.

Голую, без всякой растительности скалу сегодня облепили какие-то наросты.

— Это грифы, — сказал Ахмет.

Иваныч выстрелил в воздух. Грифы тяжело взлетели, легко облетели скалу и снова расселись на выступы. Ахмет сказал:

— Ай, вай, вай... Грифы с голыми индюшачьими шеями пожаловали... Кто-то близко умирает или уже погиб.

Керим, возвратившись с объезда стада, сказал, что внизу, возле обгорелого ствола расщепленной сосны, лежит мертвая олениха. Уже вздулась.

— Грозой убило? — спросил Иваныч.

— Нет, — сказал Керим.

Мы дошли до места, указанного Керимом, и возле обугленного ствола увидели олениху со сломанной ногой. Олениха, спасаясь от погони, сломала ногу и разбила голову о камень.

От погони ей убежать удалось.

Олениха лежала вытянутой, как бы всеми еще собранными в один узел мускулами она была готова к последнему спасительному прыжку.

Уже не тело и не камень. Природа была уже как бы вне жизни, а жизнь вне природы.

24 июня. Тронулись к устью Загеданки. Ахмет, напутствуя нас, сказал:

— Только назад не оглядывайтесь.

Небо расчистилось, вершины не курились — все предвещало удачный исход.

Ногайцы советовали держаться гребня горы, а потом спуститься вниз, к озеру. Мы так и сделали.

...Горы, издали казавшиеся гладким настилом, вблизи обернулись скопищем цветов. Маленькие, пуговичные головки цветов среди травы и мха — желтые, розовые, голубые, синие, лиловые на коротких стеблях, чуть ли не вмятых прямо в землю. И все цветы какой-то сгущенной яркости.

Здесь нагромождение уже не скал, а валунов. В расселинах кустятся карликовые ивы.

Горы, раздвигаясь все шире, выравнивались, и Загеданка внизу, разбитая на отдельные «труп, стыла, блестя на изгибах.

— В тундру попали, — заметил Иваныч.

Слева, набирая скорость, сбегал ручей к Загеданке, вниз. Нет, это не исток.

И справа журчал ручей.

...Мы уже карабкались от камня к камню, чтобы выбраться на гору. И когда до гребня горы оставалось рукой подать, я, ухватившись за выступ камня, увидел, что до верхнего валуна мне преградил дорогу оползень. Тогда я оглянулся назад, вниз, чтобы обойти оползень. И тут только стал мне ясен смысл предупреждения Ахмета: «Не оглядывайтесь назад».

Внизу Загеданка начала смещаться прямо на глазах, и все — ручьи, камни и дальние вершины — задвигалось, заколебалось, а рядом ничего, на что можно было опереться, чтобы нащупать ногой опору. Я поставил ногу на щебень, щебень вдруг пополз под ногой. Вдруг раздался грохот, я обернулся и увидел, как огромный валун слева от меня внезапно был чем-то невидным сдвинут и теперь, грохоча, скатывался, наращивая скорость. Когда он ударялся о выступы скал, он легко подпрыгивал и, упав, с еще большей скоростью перекувыркивался, на глазах уменьшаясь до камешка.