Вокруг Света 1970 № 04 (2355) - [42]

Норильчане практически решили проблему цивилизации города за Полярным кругом. Ни в Якутске, ни в Воркуте, ни в канадских городах в то время так коммуникаций не прокладывали.

Но ставить точку — все, мол, мерзлота освоена — было рано. Как боялись строить на этом коварном грунте первые высокие, по-настоящему городские здания! Многие из тех, кто приходит сегодня в универмаг «Талнах», помнят, с каким трепетом следили архитекторы и строители за этим домом, когда он уже жил. Стоит год — никаких трещин, стоит два, три года... Город начал расти, но рос еще медленно — трудно было закладывать в мерзлой земле столбы фундамента.

И тогда пришла счастливая, остроумная мысль: не только оберегать вечную мерзлоту, но и заставить ее работать! Мысль эту подсказали строителям теперь уже долгий опыт контакта с мерзлотой и, конечно, новая техника, которой не было и в помине, когда приступали к созданию города.

На практике это выглядит так: бурят скважины в вечной мерзлоте, заливают их песчано-глинистым раствором. Свая, вставленная в скважину, обволакивается раствором и намертво смерзается с грунтом. На сто свай, возвышающихся метра на полтора-два над землей, настилают перекрытие — и можно возводить дом. Вечная мерзлота сама «работает» на фундамент, проветриваемое подполье охраняет «покой» этой земли. Союз с вечной мерзлотой стал естественным, полным, выгодным человеку, не нарушающим никаких особенностей природы.

Метод этот, получивший название свайного фундирования, был настолько прост и экономически выгоден (6—8 рабочих, несколько буровых станков — и в течение короткого времени фундамент готов), что Норильск быстро пошел в рост. Светлые многоэтажные дома — сегодняшний индустриальный Норильск — стоят, сомкнув плечи, глядя сотнями горящих окон в черно-синюю, уносящуюся с ветром вдаль тундру.

Кстати, сегодня освоено и промышленное строительство на вечной мерзлоте.

Историю о том, как вечная мерзлота из врага превратилась в союзника строителей, я услышала от лауреата Ленинской премии Михаила Васильевича Кима, старожила города, руководителя Норильского научно-исследовательского отдела Красноярского института по строительству. Михаил Васильевич умолчал только о том, что он был первым, кто высказал идею полного союза с вечной мерзлотой.

Город, приподнятый над мерзлой землей. Ты идешь по его улицам, как по улицам любого другого города, и не ощущаешь его необычности. Всматриваешься в лица прохожих, заходишь в магазины, кафе, слышишь обрывки разговоров — и начинаешь понимать, что необычность этого города заключена в обычной, наблюдаемой тобой жизни, в том, что эта жизнь есть здесь, за 69-й параллелью...

Стояла удивительная для норильского ноября погода — минус десять. Она пришла ненадолго, пришла после сорокаградусных морозов, прихватив с собой и привычный городу ветер, и все-таки это была почти весна, подаренная жителям нежданно-негаданно. Норильчане говорили: «Эта оттепель еще скажется. Должна же природа выдержать нашу среднегодовую — минус десять». Все ждали скорых морозов и, ожидая, пользовались благами короткой передышки.

На улицах города, особенно на Ленинском проспекте, было черным-черно от полушубков, меховых шапок и меховых унтов. В этих одеждах все мужчины выглядели сильными, широкоплечими. Казалось, что все 150 тысяч жителей высыпали на проспект и что все они знакомы друг с другом: так часто слышались слово «привет» и общие, «рабочие» разговоры про руду, кубометры, проценты.

Возле витрин «Вареничной» в санках лежали безмолвные меховые младенцы. Их было много— целый санный поезд. Кажется, они уже умели ждать. Норильчане любят забегать в стеклянные кубики «Пирожковой», «Вареничной» или «Чебуречной», чтобы посидеть десять минут в тепле, выпить стакан горячего бульона или кофе, а потом снова, приоткрыв тяжелую дверь и впустив холодные клубы воздуха, выскочить на улицу. В сильные морозы они, похоже, так и передвигаются, «скачками». В магазин, в другой магазин, в «Пирожковую», а там, глядишь, дома.

Мягко ступая войлочными сапожками или меховыми ичигами (в кожаных — холодно!), шли по улицам женщины. В белых пушистых, как только что выпавший снег, шапках из меха песца, меховых ушанках, с завязанными под подбородком ушами. Привычка... И, видно, по привычке девочка с нотной папкой в руках спросила у девушки, ожидавшей кого-то у входа в кинотеатр: «Тетя, у меня не белая щека? Я так давно иду...»

В руках у многих женщин — букеты, укутанные бумагой. В тот день самолетом, из Сочи, из санатория «Заполярник», привезли махровые гвоздики и хризантемы. В городе пока нет магазина цветов, и потому прилавки многих магазинов запестрели алым, белым, желтым, розовым цветом. В этом снежном городе любят зелень: густая березка — керрия японская, с раскидистыми мягкими листьями, живая и веселая; китайская роза, кактусы и бегонии — их встретишь и в гостинице, и в магазинах, и в Доме техники, и в учреждениях; увидишь и в окнах домов. Но вот на улицах, кроме редких заледеневших на ветру прутиков ивы, не встретишь ничего. Как не хватает рядом с камнем и снегом силуэта дерева! Летом — газоны, цветы, клумбы, а зимой — ничего... Конечно, архитекторам трудно здесь рассчитывать на зелень как на декоративный элемент: полярное лето коротко, растут деревья плохо, посреди улицы не посадишь; тут же наметет снег, «обогреет» вечную мерзлоту. Но вот в зонах затишья, где можно не убирать снег, попробовать стоит.