Вокруг пальца — 2. Пальцем в небо - [97]

— Я очень-очень его люблю! — ответила я, подняв глаза к мужу.

Благодарный и растроганный, Джек коснулся губами моей макушки. Миссис Рендальез погладила по руке сына и не смогла сдержать слёз:

— Да, сыночек, ты прав. Это не Моника! Это наша девочка!

— Я говорил! Говорил! — засиял Джек. — А бабушка где?

— На кухне, стряпает. Ведь дорогих гостей ждём! Ну, что же мы на пороге, заноси жену в дом. — Посмотрела снова на мою ногу в турбокасте[40] и, зацокав языком, покачала головой. — Как же так! Сильно болит, доченька?

— Нет, — соврала я, не веря, что мне, наконец, повезло.

Как же я боялась ревности и придирчивых взглядов, недоверия и попыток выискать в моих чувствах подвох. Нет, ничего этого в миссис Рендальез не было. Счастье! Разве могла жутко ноющая лодыжка помешать ему?!

* * *

Мы пересекли холл, увенчанный высоким круглым куполом с квадратными окошками по диаметру, как в башне. Мне в глаза бросилась окантованный воздушной ковкой перил закруглённый балкон на втором этаже, куда вела массивная дубовая лестница. Джек аккуратно уложил меня на софу в огромной гостиной с диванчиками, креслами и огромными каменными вазами по углам с роскошными букетами цветов в каждой. На стенах — большие картины в тяжёлых рамах, с присущими латиноамериканской живописи крупными мазками и сочными красками: натюрморты, цветы, птицы.

На журнальном столике с львиными ножками валялось рукоделие — совсем, как у Таниной мамы — вышивка в пяльцах. Джек прогрохотал басом так, что эхо разнеслось меж белыми стенами, старинными шкафчиками-горками с витражами и резьбой — такими же, как на входных дверях:

— Бабушка!

Мне аж советский Ералаш вспомнился. «Иду, Мишенька, иду, маленький…»

Даже такого баса громовержца не хватило, чтобы покачнуть кованую люстру, свисающую с высоченного потолка на железной цепи. Кажется, её тоже не в этом веке делали, и даже не в прошлом… Из ещё одних резных дверей выбежала сухонькая, совершенно коричневокожая бабулька, ростом, наверное, с меня, в джинсах, футболке и с короткими, крашенными в насыщенный баклажан волосами. О, как чудесно! Я тут буду не одним гномом!

— Ба! — радостно бросился к ней Джек, подхватил на руки и закружил. — Привет, ба!

— Ой, разбойник! Опусти, чертёнок! Чтоб тебя, Джакобо! Весь песок из меня растрясёшь!

Джеку досталось и сухоньким кулачком, и полотенцем, и поцелуями в щёки, лоб и макушку.

— Ба, знакомься, — «чертёнок» опустил старушку на пол и подвёл ко мне. — Жена моя, Сандра!

Старушка глянула на меня, всплеснула руками так же, как мама Джека, и покачала головой:

— Ай-яй-яй, Джакобо, взял ребёнка из ясель и уронил, да? Он уронил тебя, девочка? Я знаю, он разбойник, сам всегда с шишками в детстве бегал, решил и тебя одарить. Давай ему сдачи, если что! Вот так, — бабулька шлёпнула Джека по попе, а я подумала, что за ухо она его точно не оттаскает — не дотянется.

Я засмеялась, Джек и бабулька тоже. Она сморщила гримаску и сказала:

— Зови меня Хуанита.

— Нет, зови её бабушка, — рявкнул Джек.

— Я сама решу, не умничай! — выпятила губу бабулька. — Ты, Жако, своим подчинённым будешь указывать. Я — Хуанита.

— Бабушка!

— Что вы напали на бедную девочку? Мама, Джакобо! — вновь появилась в поле моего зрения мама Джека и подала мне бокал с чем-то молочным. — Попей, доченька. Моя пина колада лучше, чем в ресторанах. Охладись с дороги. Пина коладу придумали здесь в Пуэрто-Рико!

Джек тотчас забыл о споре. Подскочил ко мне, приподнял на подушки.

— Немножко посиди, балерина, совсем чуть-чуть, а потом лежать. Я отнесу тебя в нашу спальню.

— А что же с твоей женой? — спросила бабушка. — Неужто и правда уронил?

— Врач сказал лежать, — обернулся к ней Джек. — Мы в аварию попали. Сотрясение мозга, и угроза прерывания беременности. Моей девочке только лежать, неделю минимум, а там как врач скажет.

Две женщины уставились на нас, расширив глаза, которые за секунду наполнились светом самых разных чувств. Но руками они вновь всплеснули одинаково.

— Внучечка?! Правнук?! Что же ты сразу не сказал, разбойник?! Анхелита, доченька, Джакобо, сынок! Радость-то какая! — кричали они на два голоса на английском с гортанным акцентом.

— Он любит сюрпризы, — сообщила я и пригубила сладкий напиток: кокосовые сливки, лёд и ананас — божественное сочетание! — О, как вкусно, спасибо!

Бабушка шлёпнула Джека полотенцем.

— Беречь надо жену с ребёнком, разбойник! А он, беременную, в аварию! Сколько раз говорила — не гоняй, бешеный чёрт!

— Он не виноват… — вставила я.

— Раз с тобой был, значит, виноват! — буркнула старушка, улыбнулась мне, а Джека опять огрела полотенцем от души, словно москита убила: — Жену беречь должен!

— Я знаю, ба, — посерьёзнел Джек и распрямился во весь свой богатырский рост. — И потому полагаюсь на вашу помощь. Ни одна самая дорогая медслужба не сравнится с заботой родных. Мама, бабушка, очень надеюсь на вас! Моим ангелам нужна ваша помощь. Забота. Любовь. Чтобы больше ничего не случилось! И даже, если в чём-то не сойдётесь, ни одного плохого слова, ни одного дурного взгляда, договорились? Я Сандре обязан жизнью. Она маленькая, но сердце большое, верное, чистое! Душа — кристалл. Вы сами узнаете и влюбитесь в мою Сандру, как я. Раз и навсегда! Ради меня, бабушка, мама, она сотворила не одно чудо. И пострадала из-за меня. Я признаю.