Вокруг мира на 80 поездах. 72 000 километров новых открытий - [28]

В кабинке вагона-ресторана сидел малайзийский студент, на телефоне у него играла песня Селены Гомес, официанты в шелковых жилетах разносили подносы с жареным морским окунем и свининой в устричном соусе. По цене бигмака здесь предлагался комплексный вариант, состоявший из жареного мяса и рыбы, супа, гарниров из утиного красного карри и куриного зеленого карри и ананасового пудинга. Были блюда и для вегетарианцев, и «неострое» меню для иностранцев, а также подавались пиалы с рисом жасмин на пару. Алкоголь был запрещен, но, как это принято во всех хороших поездах, вся активность все равно была сосредоточена в вагоне-ресторане, где пассажиры играли в карты, курили самокрутки в окно и становились друзьями за чашкой чая или какао. В отличие от европейских поездов, где на ужинающих в одиночку смотрят как на прокаженных, здесь одинокие пассажиры выглядели очень даже довольными своим уединением. Они не испытывали необходимости в смартфонах, книгах или бутылках вина и находились в полном умиротворении, а фоном для приема пищи была сельская местность за окном и доносимый ветром аромат выжженных полей. Доедая остатки красного карри и риса, я наблюдала, как небо окрасилось в оттенки сепии, ночь выдалась теплая.

Впервые за долгое время я почувствовала себя как дома. Для таких людей, как я, концепция дома несколько отличалась от идеи конкретного дома или квартиры. Будучи дочерью двух врачей, чье обучение требовало от них переездов по всей Англии, я успела пожить в восьми городах, поучиться в шести школах и никогда и нигде не оставаться дольше трех лет. Я пускала корни только для того, чтобы выкорчевать их снова. Я сильно завидовала стабильности и чувству идентичности, которые можно было получить благодаря оседлой жизни в одном и том же месте. Только достигнув двадцатилетнего возраста, я стала благодарна странствиям за то, что они культивировали во мне способность заводить друзей, спокойно принимать перемены и наслаждаться временем в пути. Однако в последнее время, когда темы расовой принадлежности и идентичности у всех на устах, меня регулярно обзывали перебежчиком как в стране, где я родилась, так и в стране, откуда была родом, и я начала задумываться о том, а где именно я в самом деле чувствую себя как дома. Наша квартира в Лондоне в настоящее время стала для нас чужой: незнакомцы спали на нашей кровати, смотрели наш телевизор, готовили на наших сковородках и смотрели в зеркала, где раньше отражались наши лица. Через несколько месяцев они оттуда съедут, а мы вернемся в квартиру, в которой останется аромат приготовленной другими еды и нестиранного белья, а наша почта будет стопкой выситься на столике у двери.

К 10 вечера мы довольно сильно утомились и побрели обратно в купе, где полки были откинуты и превращены в спальные места, одно из которых было крошечным, а другое, напротив, могло вместить двоих взрослых. Мы забросили сумки на меньшую по размеру верхнюю полку, а сами залезли вдвоем на нижнюю, предварительно расправив подушки и одеяла. Джо уже переоделся в полосатую пижаму и поднялся на свою полку, откуда помахал нам.

На следующее утро я проснулась от окрика и увидела миску с куриным бульоном, дымящимся перед моим носом. На часах было всего 6 утра, и мы совсем забыли, что, оставшись в восторге от вагона-ресторана и его меню, накануне заказали завтрак в постель. Едва разлепив веки, я взяла миску, протянутую мне костлявой коричневой рукой; пар от бульона просачивался в мой нос. Рука снова появилась передо мной, на этот раз с двумя пластиковыми стаканами со свежевыжатым апельсиновым соком, а затем с парой соломинок. Благодарные за столь неожиданное вторжение, мы ели в тишине, наблюдая, как на фермах и в деревнях начинается новый день. Пока в остальной части вагона были все еще занавешены окна, мы переместились в вагон-ресторан, наслаждаясь утренней тишиной и спокойствием. Больше никого из пассажиров не было, и мы наслаждались возможностью хотя бы на короткое время представить, что мы единственные в этом поезде. С чашкой кофе с молоком в руке, Джем открыл книгу Эрика Ломакса «Железнодорожный человек», а я достала экземпляр «Японского пленника» сэра Харольда Этчерли.

За неделю до отъезда из Лондона я сидела в гостиной сэра Харольда, девяносто семи лет от роду, жившего на площади Сассекс, с видом на Гайд-парк. Высокий и бдительный, с полупрозрачной кожей, сэр Харольд провел со мной утро, обсуждая тот период своей жизни, который он провел в качестве японского военнопленного. В апреле 1943 года он был одним из 7000 членов «F» Force, перевезенных на очередных поездах из Чанги в Сингапуре в Банпонг в Таиланде для строительства Тайско-Бирманской железной дороги, более известной в настоящее время как «Железная дорога смерти». Надеясь, что железнодорожное сообщение между двумя странами облегчит их вторжение в Индию, японцы захватили рабочую силу в виде пленных союзников, которые томились в тюрьме Чанги, считавшихся слишком больными и непригодными для работы в других местах. Под видом перемещения их на север в «медицинские лагеря», где, как предполагалось, было больше продовольствия и возможностей для восстановления сил, японцы подвергли мужчин принудительному труду. После прибытия в Банпонг заключенные провели следующие четыре недели, пешком преодолев более 300 километров до Канчанабури, где их отправили на работы по строительству железной дороги. Британские, голландские, австралийские и американские заключенные, а также призывники из Бирмы, Малайзии и Таиланда, погоняемые проволочными кнутами, бамбуковыми прутьями и кулаками, трудились по восемнадцать часов в день, получая всего 250 граммов риса и горсть бобов. Пострадавшие от холеры, бери-бери, дизентерии, денге и пневмонии, мучимые тропическими язвами, которые зачастую приводили к ампутациям и смерти, мужчины за 14 месяцев построили 400 километров железнодорожных путей, или 600 километров, включая подъездные пути, – при этом на каждую проложенную шпалу приходилась одна загубленная человеческая жизнь.