Воины облаков - [61]

— Я закончил, — небрежно бросил он женщинам.

Джайна кивнул хозяину и вышел из комнаты. Он-то знал, что женщинам запрещено принимать пищу при чужих и не хотел мешать.

Рабы стояли кучкой у дома. Мальчик осмотрелся. Вокруг дома был разбит сад. Таких деревьев он ещё не видел. Рядом был амбар и другие хозяйственные постройки. По всему было видно, что здесь всё построено на единоличном хозяйствовании.

Уклад чачапойя был более общественным. Все земли очищались, удобрялись и орошались совместными усилиями. Не так просто одной семье сделать террасу в горах, так, чтоб первым сильным ливнем не смыло всю плодородную землю. Её, кстати тоже нужно было заготовить и подсыпать, внести удобрения и обустроить систему полива, так, чтоб можно было сохранить излишки воды, не дав им залить посадки, и пустить воду, когда есть нужда.

Готовые общественные земли могли быть выделены семье (если она желала сама обрабатывать участок) в зависимости от количества едоков. Но, чем бы не занималась семья или одиночка, определённое количество времени отдавалось общественным работам. Ремесленники могли обменивать или продавать свои изделия сами или сдавать в общественные кладовые и получать плату продуктами или другими товарами.

Среди чачапойя были люди высокого достатка. Это были те, кто обладал определёнными знаниями и умениями. Но бедных, которые умирали бы от голода, среди них не было. Любой человек получал работу от общественного распределителя исходя из своих сил и возможностей. И от него же получал кипу, на котором ежедневно отмечалось количество проделаных работ. Из общественного урожая такой работник получал питание, а так же одежду по потребности.

Общество чанка о слабых заботилось мало. Нет, конечно, подброшеного в богатый дом ребёнка, если он был здоров, могли подобрать и вырастить работника в семью.

Но больные, калеки, одинокие старики, никого не интересовали.

Хозяин был круглолиц и важен, но, услышав, что его дом посетил не простой офицер, а приёмный сын правителя, сменил тон на заискивающий. Продал нам три мешка фасоли, за вполне приемлемую цену. Раб, с деревянной лопатой, влез в яму присыпанную песком, в которой хранились мешки. Подарил так же фруктов из своего сада для господина. По поводу же кукурузы, сказал, что ей занимается другой хозяин, у него огромные поля, но он вздорный и жестокий человек. Тиранит детей, бьёт жену и дочерей. Каждый вечер в доме крики. Всё время кого-то наказывают. Он в ссоре со всем селом и идти к нему он боится, чтоб под руку не попасть.

— Ничего, — сказал Джайна, — скажите только где он живёт.

— В конце деревни, — махнул рукой трусливый сосед, — его дом с большими окнами. На ночь он закрывает их медными щитами. Они стоят вдоль стен снаружи, и по ним легко узнать дом.

Мы с Джайной прошли по деревне и действительно увидели крепкий дом, с большими окнами. У стен блестели на солнце щиты, чистка которых, очевидно, не давала скучать тем, кто поторопился закончить работу. Сейчас во дворе не было видно ни души. Ещё издали мы услышали отчаяный детский крик и звуки пощёчин. Джайна и Чаупи-тута бросились к дому. Ещё шагов с двадцати пяти в широкие оконные проёмы увидели жуткую картину.

— Я купил тебя, мерзавка, — орал приземистый ширококостый здоровяк, охаживая оплеухами худенькую девочку лет двенадцати.

— Рабыня, — с огорчением подумал Джайна. Хозяин был вправе даже убить своего раба и никто, кроме правителя не был вправе его остановить. Он даже приостановился. Чаупи-тута оглянулся, и взгляд его был полон недоумения. Но тут он увидел как мотнулась тонкая шейка, на которой не было ошейника раба. Он снова бросился вперёд.

Тем временем, верзила разорвал на девочке рубаху и изо всех сил швырнул её головой в огромную ступу для дробления кукурузы. Девочка, потеряв сознание от удара, повисла животом на каменном бортике, головой вниз.

Для Чаупи-тута, всё, что происходило дальше, казалось замедлеными картинами в пролетающих мимо оконных проёмах. Они уже ничего не успевали, дверь находилась ещё далеко. Вот здоровяк задрал верхнюю и нижнюю рубахи..

Вот толстое колено раздвинуло ноги ребёнка… Вот он грубо вошёл в неё и девочка закричала, прийдя в себя от боли. По ноге поползла струйка крови, а боров задвигал волосатыми бёдрами…

Джайна вцепился в подоконник и одним рывком перебросил тело внутрь. Мужик насиловал ребёнка громко сопя и всхрапывая. Девочка уже перестала биться и моталась под ним, как тряпичная кукла. Парень, не доставая оружия, рванул мерзавца, отдирая от девочки. Рука насильника, вцепившаяся в волосы ребёнка, не разжалась сразу и вытащила маленькое, буквально раздавленое тельце из ступы и оно с тихим стуком упало на пол.

Мужик, с остекленевшим взглядом, ещё возбуждённый, с толстыми ляжками в кровавых разводах, никак не мог поверить, что ему, в его доме, кто-то посмел помешать.

— Ты..-зарычал он, — кто ты такой?

— Голос правителя, — ровно-мертвенным тоном сказал Джайна, хотя ноздри его ещё раздувались от сдерживаемого гнева.

Хозяин, всё ещё плохо соображавший, сделал шаг в сторону парня.

— Ещё шаг и я прикажу рабам связать тебя, — угрожающе сказал Джайна, не двигаясь с места, — и к твоим обвинениям добавится ещё и нападение на приёмного сына правителя, облечённого правом говорить его слово.