Воинство Рассвета - [24]

– Тогда, – голубые глаза Алвира сверкнули, – это должно было стать еще одним поводом, чтобы милорд Тиркенсон выполнил свой долг перед королевством.

– Отступники, наподобие правителя Геттлсендского... – начала Джованнин тонким злобным голоском.

– Мы рады правителю Геттлсендскому и всем, кого он с собой привел, – поспешила вперед Минальда, протягивая руку Томеку. – В столь тяжкое время мы вряд ли можем требовать большей верности от нашего вассала.

Алвир недовольно фыркнул, но Тиркенсон расплылся в улыбке, лед блестел у него на усах и небритых щеках.

– Сейчас не время и не место, чтобы устраивать официальный прием вождю этого... многочисленного легиона, сестра моя, – натянуто заметил Алвир. – Если он единственный правитель, ответивший на наш призыв, то нам следует к вечеру собрать Совет, чтобы обсудить предстоящее наступление на Гай. Надеюсь, ты сочтешь это достаточным поводом, чтобы наконец уложить волосы, – добавил он, поджав губы.

Развернувшись на каблуках, канцлер двинулся сквозь толпу бурно жестикулирующих всадников из Геттлсенда, которые расступились перед ним, и тут же скрылся из виду.

Минальда покраснела от гнева и стыда. Тиркенсон успокаивающе положил ей на плечо огромную руку.

– Его вывело из себя то, что нас так мало, – прогромыхал он. – Не беспокойтесь, миледи. Нас действительно слишком мало... А как насчет «средства», с помощью которого Правитель одолел Дарков и загнал их обратно под землю? – Его светлые желтовато-коричневые глаза насторожились. – Еще не докопались до истины?

– Не знаю, – хриплым голосом ответила Минальда.

– Драгоценные маги милорда канцлера потратили на это времени более чем достаточно, – зло заметила Джованнин; ее холодное красивое лицо в неровном мигающем свете застыло презрительной маской. – И похоже на то, что они сами теперь сомневаются в существовании такого решения.

Она сложила руки на украшенном драгоценностями поясе. Аметист, украшавший кольцо аббатисы, сверкал в полумраке.

– Да, кстати... – внезапно воскликнул Томек Тиркенсон. – Я привел тебе еще одного мага, Ингольд.

Он поднял голову и начал осматривать толпу, затем кого-то заметил. «Бог знает как он умудрился это сделать в этой толкотне, среди клубов пара», – подумал Руди, а Тиркенсон между тем взревел, словно корабельная сирена:

– Венд! Венд! Поди-ка сюда, колдунишка!

Молодой человек начал пробивать локтями дорогу к правителю. Присмотревшись к нему, Руди с удивлением узнал брата Венда, деревенского священника, которого они с Ингольдом встретили в Геттлсенде. Тогда он отказался признать себя магом, потому что, по его мнению, рисковал погубить свою душу.

В пляшущих тенях он казался тоньше, чем там, в маленькой освещенной пламенем комнатушке, на задворках Церкви. Венд прекратил брить голову и лицо, которые теперь были покрыты щетиной, поблескивавшей искорками льда. Он молча смотрел на Ингольда полными отчаяния глазами.

Ингольд сделал шаг вперед, его лицо выражало сострадание.

– Итак, ты пришел, – спокойно сказал он.

Священник прошептал:

– После того, как вы говорили со мной той ночью, я... я не мог остаться в стороне. Если... если магия нужна для того, чтобы победить Дарков, я согласен заплатить за это своей душой.

На мгновение Руди показалось, что эти двое волшебник и священник – остались совершенно одни. Молчание, повисшее между ними, было сильнее всякого шума, который окружал их со всех сторон.

Затем, как стальной хлыст, тишину яростно разрубил звонкий голос аббатисы Джованнин:

– Ты не посмеешь! – Она вышла вперед, пламя факелов раскрасило ее одежды всеми цветами радуги; змеиные глаза сверкали ненавистью.

– Отступник! – выкрикнула она.

Венд вздрогнул и побледнел.

– Пусть нечестивцы ищут пособников среди себе подобных! Ты принадлежишь Церкви!

Ее голос дрожал от ярости, Джованнин надвигалась на Венда, как Ангел Смерти. Ингольд встал между ними, встретив ее испепеляющий взгляд абсолютно спокойно.

– Я должна была догадаться, что все к этому и придет! – выпалила она ему в лицо. – И в своей самоуверенности вы замахнетесь на то, что принадлежит Церкви! На то, что принадлежит мне!

Аббатису трясло, под тонкой кожей костлявых тонких рук, сжатых в кулаки, побелели суставы.

– Ну что ж, он – твой, Ингольд Инглорион, – прошипела она сухим голосом, который колол как битое стекло. – И на твоей совести лежит проклятие его души.

Маленький священник отвел взгляд, его руки поднялись и прикрыли серые губы, но Ингольд не двигался. Гнев аббатисы разбивался о него, как волны о скалу.

– Мы сами губим свою душу, – спокойно возразил он, – и сами же ее спасаем.

– Еретик! – Ее прерывистый шепот был намного ужаснее, чем крик. – Придет время, и Бог осудит тебя за то, что ты сделал сегодня.

– Бог судит меня всю мою жизнь, – сказал волшебник. – Но это Его право, сударыня. Его – а не ваше.

Какое-то время она смотрела на него, поджав губы. Затем повернулась и исчезла в суете Ворот, оставив Руди, Минальду и Тиркенсона с таким ощущением, словно гнев аббатисы опалил их огнем.

* * *

Наступила ночь. Руди и Кара из Иппита наблюдали, как фехтовали Ингольд и Джил, стоя в дверном проеме большой прямоугольной комнаты, расположенной как раз по соседству с общей комнатой Совета Магов. Здесь молодые маги обычно предавались подвижным занятиям, таким, как невидимые силки или ослепляющие дротики.