Воин эпохи Смерша - [18]

Некоторые из них плакали и прижимали к себе грудных детей, словно огораживая их от пришедшего беспокойства и надвигающейся беды. Они еще не знали, какой будет эта самая беда. Не получив никакого вразумительного ответа в пустом, покинутом военными штабе, Шурепова предложила женщинам возвращаться по домам, ждать мужей и эвакуации.

«Не могли же отцы-командиры нас бросить, — рассуждала Александра Федоровна. — Они остановят армаду гитлеровцев и обязательно всех вывезут в Вильнюс, а там видно будет, как говорил мой Саша».

Грохот разрывающихся снарядов стих. Наступила звенящая, как оказалось — предательская тишина. Вскоре из-за лесистого пригорка к той поляне, где любили отдыхать Шуреповы и другие семьи военнослужащих, стали приближаться гитлеровцы.

Медленно, покачиваясь на свежих, еще не утрамбованных ухабах и рытвинах, появившихся после обстрелов гарнизона, ползли танки с черно-белыми крестами на башнях. За бронированными чудовищами катились бронетранспортеры, самоходные артиллерийские установки, а колесные тягачи и лошади тащили за собой орудия разных калибров с зарядными ящиками серо-зеленого цвета.

Потом неожиданно послышалась автоматная стрельба и стрекот мотоциклов с колясками, на которых стояли закрепленные на турелях с длинными стволами пулеметы.

Нескончаемым потоком немецкое воинство катилось мимо дома Александры. От выстрелов, грохота и лязга гусеничной техники плакали Галя и Наташа. В выбитое осколком снаряда окно она впервые увидела так близко гитлеровских вояк.

«Нет, не люди, а звери идут по нашей земле, — рассуждала Александра, задавая себе вопросы. — Эти тевтонцы не пощадят славян. Что делать? Как быть с детьми? Где Саша? Что с ним?»

На третий день вечером к дому Шуреповых подъехал грузовик. Выскочившие из него немцы и двое полицейских ворвались в квартиру. Один из местных стражей «нового порядка», жирный и краснолицый, не то от болезненного давления, не то с хорошего перепоя, немужским, с высоким дискантом голосом, заверещал:

— Где твой муж? Где его документы?.. Собирайся быстро!

Она посмотрела на него с отвращением и подумала: «Ничего не может быть противнее толстого и истеричного мужчины».

Начался обыск…

Перетряхнули все, что лежало в шкафу. Ящики письменного стола выдвигали и выбрасывали содержимое на пол. Обшаривали карманы одежды, стащили постельное белье и перевернули матрасы. Обследовали пол на предмет возможного обнаружения тайника.

Естественно, ничего компрометирующего не обнаружив, они затолкали женщину с детьми в машину и увезли в город. В здании бывшей местной милиции хозяйничали представители уже другой власти. Когда полицейские отобрали у матери малюток-дочерей, Александра рухнула, потеряв сознание. Она не смогла пережить такого психологического удара.

Теперь ее жизнь, после того как она пришла в себя, перешла в другое измерение с больными вопросами: «Где дети? Куда их увезли? В каких условиях содержат?»

Александра догадывалась, что арестована, по всей вероятности, как жена военнослужащего, а может, что еще опаснее для ее судьбы, как супруга военного контрразведчика. Через месяц допросов с пристрастием и постоянных просьб возвратить ей детей, дочурки неожиданно оказались на руках у матери. Ее с детьми даже отвезли на их квартиру. Но оказалось — выпустили для приманки. Это был известный прием — а вдруг муж наведается за семьей в родной очаг. Оказавшись на свободе, она стала решать проблему выживания вместе с другими женами командиров.

Александра ждала от неприятеля жестких оккупационных мер, но то, что она увидела в его действиях сразу после прихода нацистов, потрясло ее до основания.

«Как в живом, наделенном умом животном под названием «человек» могли прижиться такие жестокость и высочайшая степень ненависти к другим народам, виновность которых только в том, что они родились на другой территории и разговаривают на других языках, — рассуждала Александра. — В чем они провинились? Взять хотя бы военнопленных, — в том, что до пленения с оружием в руках защищали свою землю от непрошеных гостей, пришедших не на посиделки, а огнем и мечом взломавших двери мирной жизни и сейчас грязно-серым пятном растекающихся по просторам моей Родины».

Когда она увидела в местном пункте сбора, а затем концлагере наших военнопленных, припорошенных лёссовой пылью, некормленых, оборванных, с воспаленными красными глазами от недосыпания, — ей стало жутко.

Серые, униженные, покорные, они то медленно плелись по дорогам, то после издевательских команд конвоиров переходили на бег. Во время привалов наши женщины умудрялись передавать им бинты, лекарства, хлеб… и улыбки.

Александра Федоровна перебивалась случайной поденной работой. Но даже в это страшное время, когда местные полицейские установили за ней слежку и в любое время могли арестовать, пытать или даже убить, она продолжала бороться.

В Вилкавишкисе находился лагерь для военнопленных.

Среди местных жителей, семей советских военнослужащих Александра организовала тайный сбор хлеба, сухарей и других продуктов для узников лагеря, устанавливала контакты с пленными, помогала им бежать в окрестные леса.